Книга Дебютная постановка. Том 2, страница 92 – Александра Маринина

Николай приезжал к ним два-три раза в неделю, иногда реже, если задерживался на службе, вел с ее отцом неспешные разговоры о международном положении, как и положено двум серьезным мужчинам. После ужина старик слушал программу «Время», и можно было скрыться в ее комнате, побыть вдвоем. Губанов помогал, чем мог, в частности, когда старику нужно было мыться: стоять голым перед дочерью мужчина категорически не хотел, да и помочь ему влезть в ванну и вылезти из нее хрупкой женщине было трудно, тут без сильного плеча не обойтись. А если, не дай бог, поскользнется? Или голова внезапно закружится?

От сына Николай ничего не скрывал, рассказал обо всем сразу после развода. Юрка, тогда еще слушатель Омской школы милиции, отнесся спокойно, даже почти равнодушно. Не до того ему было, да и вообще, Москва далеко, а в Омске у него кипит и личная жизнь, и учеба. Друзья, девушки, увольнительные, самоподготовка, лекции, практические занятия, «вечера дружбы» со студентками пединститута, танцы, вино, поцелуи и не только. Одним словом, все радости юношеской жизни вдали от семьи.

Жениться Губанову не хотелось, если уж совсем начистоту. То есть если нужно, то он, конечно, не против и поступит как честный человек. Но потребности в совместной жизни у него не было. Хватит, нажился, провел двадцать лет в «счастливом» браке. И сам намучился, и Ларису измучил. По первости, когда служебный роман только начался, Николай, что уж там скрывать, постоянно представлял себе, как было бы замечательно, если бы они могли жить вместе: он, она и Юрка, а там и общие дети пошли бы. Мечтал об этом, даже во сне порой видел. А потом привык, втянулся – и сам не заметил. Даже разводясь с Ларисой, еще был уверен, что немедленно вступит во второй брак. Ан нет, свобода ни на что не повлияла, оказалось, что привычное куда притягательнее нового. Так что отказ регистрировать отношения он воспринял даже и с облегчением, которое старательно скрывал от самого себя.

* * *

Славик быстро опьянел и остался ночевать, улегся на раскладушке в Юркиной комнате. Николай с удовлетворением отметил, что сын, несмотря на болезнь, ни в одном глазу, как стеклышко, а ведь выпили все одинаково. Молодец, в губановскую породу пошел, никого из них спиртное не берет, и отец таким был. Мишка, правда, подкачал немного: по виду не скажешь, что выпивши, но такую ересь несет под градусом, что хоть стой, хоть падай.

– Ты тоже ложись, сынок, – сказал Николай, составляя в раковину грязную посуду. – Я сам приберусь.

– Да я выспался, целый день продрых. До обеда спал, потом Шурик из отдела забегал проведать, мы с ним пожрали, я его проводил и снова залег. Давай посидим, чайку выпьем, что ли. Все равно не засну, а почитать в постели не получится, там же Славка спит, свет не включить.

Николай поставил чайник, быстро навел чистоту и порядок, заварил свежего чаю, поставил на стол банку с малиновым вареньем, которое сам терпеть не мог, но Юрке нужно, пока не выздоровеет окончательно.

– Что у вас говорят про Папутина? – спросил Юра.

Николай недовольно нахмурился. Насколько ему было известно, в низовых подразделениях самоубийство первого заместителя министра не обсуждалось, информацию засекретили, и до обычных «земельных» оперов она не должна была дойти. Что ж, видимо, все-таки дошла, Москва ведь, слишком близко к министерству, все дырки не заткнешь, обязательно где-нибудь протечет.