Книга Убийственная красавица, страница 129 – Джой Филдинг

Битый час он колесил по запутанному лабиринту, который представлял собой Торранс. Того, кто спроектировал этот город, надо застрелить, думал Джон, хотя прекрасно знал, что никакого проекта никогда не существовало, что Торранс, первоначально состоявший из тройки хаотично раскиданных усадеб и разросшийся по мере прироста населения, сам себя спроектировал. Он развивался бессистемно, занимая по мере роста первое попавшееся пустующее место.

Заехав в очередной тупик, Джон снова выполнил безупречный разворот в три приема и притормозил, не зная, куда ехать дальше. Не то чтобы он плохо знал дороги. Знал. Но сейчас уже поздно, он устал, фонари не горят, а беззвездное небо такое темное, что глаз до сих пор к нему не привык. Как он здесь кого-нибудь отыщет?

Ирония судьбы, думал он. Началось с поисков одного человека, закончилось поисками другого. На одном конце — Кэл Гамильтон, безмозглый хам и грубиян. На другом — Брайан Хенсен, умный, застенчивый и ранимый паренек. Казалось бы, двое таких разных людей. Есть ли между ними какая-то связь? Неужели Брайан Хенсен каким-либо образом причастен к исчезновению Фионы Гамильтон, и если дальше развивать эту мысль, то и к убийству Лианы Мартин? Господи, только бы не это. Его семья и без того испытала достаточно горя.

И он снова вспомнил тот день три года назад, когда услышал в телефонную трубку бесцветный голос четырнадцатилетнего мальчика, который просил его подъехать к скромному зданию на Черри-драйв. «Шериф Вебер, — произнес голос без малейших интонаций. — Это Брайан Хенсен. Вы не могли бы приехать? Мой отец умер, а я не могу перерезать веревку».

Лицо Брайана-старшего по форме и костной структуре чрезвычайно напоминало лицо сына, только у Брайана черты были изящнее (у отца грубее), волосы светлее, кожа — бледнее и глаза более светлого голубого оттенка. Ни того ни другого нельзя было бы назвать красивым — слишком широкий нос, слишком узкий подбородок — но все-таки и то и другое лицо вызывали несомненную симпатию и даже уважение. Чего-то в них, правда, не хватало — возможно, сосредоточенности, которую полностью выместила рассеянность, перешедшая от отца к сыну.

Брайан Хенсен-старший всю жизнь маялся депрессией и три года назад пал жертвой ее обострения, как другой становится жертвой смертельного заболевания. Некоторые называли его трусом, говорили, что он выбрал самый легкий путь убежать от жизненных проблем. Как будто психическое заболевание оставило Брайану Хенсену выбор. Интересно, они бы точно так же осуждали всякого, кто умер бы от пневмонии? Или не выдержал бы постоянной мучительной боли, которой сопровождаются раковые заболевания? Боль — это боль, причем душевную боль сносить порой тяжелее, чем физическую, думал он, обшаривая взглядом пустынные улицы в тщетной попытке увидеть черный «сивик» Брайана.

Он переживал за Брайана с тех самых пор, как нашел его в ванной, где он прилип к трупу отца, обхватив его своими тощими руками за мускулистые ноги и пытаясь приподнять, чтобы уменьшить давление на сломанную шею. «Я не смог перерезать веревку», — твердил он. На белом кафельном полу валялись бесполезные ножницы.

Но даже Джону и его помощнику было непросто разрезать скрученную простыню, которую использовал в качестве удавки Хенсен, а еще труднее было извлечь эту удавку из распухших складок плоти. Кожа уже приобрела голубоватый оттенок, и губы побагровели. И если даже у него до сих пор стоял перед глазами этот душ, на котором болталось безжизненное тело Брайана Хенсена, у него, привыкшего к трупным пятнам и запахам, то каково это должно быть для ранимого мальчика, несформировавшегося подростка, еще не уверенного в себе, еще не разобравшегося в своей душе и в том, что он хочет от жизни? А хочет ли он вообще жить? Или он, помимо всего прочего, унаследовал и суицидальный ген своего отца? Джон знал, что депрессия часто является семейной чертой, так же, как, например, длинные ноги или карие глаза, и что депрессия так же заразна, как ветряная оспа. Он боялся, что Брайан может лишить жизни себя, но даже представить себе не мог, что он способен покуситься на чью-то другую.