Книга Стамбульский ветер, страница 57 – Алеся Кузнецова

– А ты что, один туда боишься?

– Может и боюсь, – рассмеялся он в ответ. – С тобой как-то спокойнее в этом районе.

Мы шли и говорили обо всем на свете, словно у нас был один мир на двоих. Петя оказался почти двухметровым детиной с подбитым глазом и трехдневной щетиной. И очень сокрушался, что если с бабулей что случится, что он без ее пенсии останется совсем один. Старлей явно не ожидал такого поворота и все пытался прикрыть меня от мнимой опасности, заслоняя собой от взглядов “Петеньки”, который был вежливым, насколько мог, и даже пригласил нас в гости. Из квартиры звучала тоже гитара и не очень трезвые голоса орали про честь и мундиры. Мы ретировались оттуда как можно скорее, он схватил меня за руку и со всех ног мы рванули по ступеням с десятого этажа, даже не вспомнив о лифте. Выскочив на улицу мы наконец выдохнули одновременно и оба рассмеялись.

Потом еще долго гуляли по городу, переходя с улицы на улицу без всякого плана и смысла пока наконец не оказались на набережной Невы. Уличные огоньки мерцали в воде, создавая мягкое свечение. Вечерний город отражался в зеркальной поверхности реки, словно застывшее время, и это создавало невероятное ощущение уединенности и радости. На скамейках, что располагались вдоль набережной, сидели влюбленные, нашептывая друг другу слова, которые терялись в шуме вечернего города.

Здесь, на набережной Невы, мы снова говорили, а потом сидели просто молча, думая каждый о своем. Позже, гораздо позже, он мне признался, что именно в тот момент решил, что я стану его женой. Ветер трепал мои волосы, а он укрывал меня своей шинелью и рассказывал о женщинах-героинях, которые оставили след в истории. Меня особенно тронул его рассказ о Дарье Севостопольской, одной из первых фронтовых сестер милосердия, проявившей себя во время Крымской войны. Он смахивал мои слезы из глаз и тихо улыбался, а я уже тогда знала, что у нас обязательно родится девочка. И мы назовем ее Дашей.

Я набрала последние слова со сканов Тимура и вытерла собственную слезу, навернувшуюся после этого дневника незнакомой мне женщины. Она хотела дочку и назвать ее моим именем. Интересно, получилось ли все так, как они загадали в эту минуту? Родилась ли у них эта девочка, которую решили назвать тоже Дашей? Представляю, как могла удивиться эта незнакомка с ее зелеными прядями и подпольными квартирниками, улышав о подвиге Дарьи Севастопольской впервые. Я и сама могла бы рассказать в деталях о любой из таких героинь. Меня ими кормили с детства – как хроникой побед, необходимой для воспитания нормальной девочки. Только вот ни одна из таких "нормальных" не читала Бродского на кухне, завязывая платок на манер французских поэтов. Интересно, а почему меня саму назвали Дарьей? Никогда не приходило в голову задать такой простой вопрос отцу. А эта яркая девочка… с ее квартирниками, гитарами… она бы точно выяснила все, что захотела бы. Она была смелой и сама решала что ей делать и как жить. Я так никогда не умела. Мне вдруг стало жаль, что мы никогда не познакомимся и я никогда ее не встречу. Тишину комнаты прервал звонок мобильного.

Тишину комнаты прервал звонок мобильного и я, вздрогнув, поспешила вытереть слезы. Наверное, дело в возрасте и я становлюсь слишком сентиментальной. На экране высветилось взрослое лицо Тимура.