Книга Дурная кровь, страница 47 – Дженнифер Линн Барнс

Сейчас я не заслуживала утешения. Я вспомнила слова агента Стерлинг о том, что Скарлетт Хокинс оказалась жертвой на алтаре амбиций. Я вспомнила об обещании, которое дала Лаурель.

Я соврала.

На дворе было непроглядно темно, только от бассейна исходил свет. Я шла туда, чтобы побыть одна, но, когда я подошла ближе, стало ясно, что убежища ищу не только я.

Селин Делакруа плавала кругами.

Подойдя ближе, я увидела, что она включила ультрафиолетовые лампы. Как и другие помещения в доме, бассейн был устроен так, чтобы его можно было использовать в нашем обучении. На дне светились очертания тела. Бортик бассейна пятнали брызги, видимые только в ультрафиолете.

Несколько месяцев назад Дин показал мне это. Он пытался убедить меня уйти из программы обучения прирожденных. Он сказал мне, что убийства и хаос – это язык, который никто не должен стремиться изучить.

Поняв, что не одна, Селин повернулась ко мне, бултыхая ногами.

– Не обижайся, но вы все совершенно не умеете скрывать тот факт, что работаете на ФБР.

Она была сестрой Майкла. Здесь она была в безопасности. Но, если она здесь задержится, это может измениться.

– Тебе лучше уйти, – сказала я ей. – Возвращайся к учебе.

Селин подплыла к краю и выбралась из бассейна. Вода стекала с ее тела. Наверное, было холодно, но она не дрожала.

– У меня постоянно не получается делать то, что «нужно».

То же самое я слышала и от Майкла – не единожды.

– Ты в порядке? – спросила Селин.

– Нет. – Я не стала вдаваться в подробности и решила вернуть вопрос ей: – А ты?

Она присела на край, спустив ноги в воду, и запрокинула голову, глядя в небо.

– Я пробую эту новую тему, – сообщила она. – Предельную честность. Никаких секретов. Никакой больше лжи. – Это была девушка с картины – та, которая нарисовала автопортрет ножом. – Так что, отвечая на твой вопрос, Кэсси, я не в порядке. Я невероятно и, возможно, необратимо не в порядке. Вот что случается, когда дорастаешь до семи лет и выясняешь, что твой отец – не твой отец, а его лучший друг – да. Вот что случается, когда в четырнадцать мать спьяну признается твоему биологическому отцу, что ты его дочь. И вот что случается, когда упомянутый биологический отец наконец-то понимает, что ты знаешь, и загоняет тебя в угол в твоей собственной студии, чтобы сообщить тебе, что твой отец – человек, который тебя вырастил, его деловой партнер и якобы друг – тебя испортил. Что ты стала бы намного лучше, если бы тебя контролировал он. Что, если бы у него был шанс, он выбил бы из тебя дурную кровь еще в детстве, как выбил ее из сына.

Дурную кровь. Я могла представить, как Тэтчер Таунсенд произносит эти слова, могла представить, как он выбивает из Майкла слабости, которые видел в себе. А потом я подумала о Лаурель – о том, как ее воспитали, о том, чего от нее ждали.

Кровь принадлежит Пифии. Кровь принадлежит Девяти.

– Как ты узнала? – спросила я хрипло, пытаясь сосредоточиться на настоящем времени, а не на том, в какую цену мои действия обойдутся единственному человеку в этом мире, кого я поклялась защитить. – Когда тебе было семь, как ты узнала, что Тэтчер Таунсенд – твой отец?

– Посмотрела на его лицо, – просто ответила Селин. – И посмотрела на свое – не просто черты лица, не губы или нос, а скрытая за ними структура. Кости.