Книга Примум. Книга 3, страница 58 – Татьяна Герцик

Марти тихонько всхлипнула и постаралась овладеть собой. Феррео прав – не стоит жалеть о том, чего не изменишь. Нужно только усвоить урок и впредь быть осторожнее.

– И больше никаких попыток образумить обращенных! – велел он своему наместнику. – Это опасно, видел сам! Тебя это тоже касается, Крис! – и он требовательно взглянул на стоявших рядом мужчин.

Те в ответ покорно склонились, принимая его волю.

– Прикажи от моего имени хранителю королевской печати подготовить указ, под страхом смерти запрещающий брать в руки и вскрывать неизвестные письма. Если кто-либо увидит что-то подобное, пусть немедля его сожжет. Если для этого требуется письмо взять, то брать щипцами или чем-то подобным, но не голыми руками. И предупредить, что в этих письмах – отрава!

Беллатор кивнул и угрюмо добавил:

– А ведь эти письма пишет кто-то из терминцев. Вряд ли южаки умеют писать на нашем языке.

– Да, это мерзко, – Феррео прижал к себе жену, страстно поцеловал и прошептал: – Я еду. Береги себя. Будь осмотрительной и строгой со всеми, кроме своих. Я вернусь. И помни – я тебя люблю!

Марти не успела ничего ответить, как он оказался за дверью. Она бросилась к окну, ожидая увидеть мужа на площади. И точно – через пару мгновений он появился уже там верхом, в плаще и при оружии. Почувствовав ее взгляд, поднял голову и прощально взмахнул рукой.

И тут со смотровой башни раздался истошный крик:

– Пожар! Пожар! Горит монастырь Дейамор!

Феррео повернул Агфе и поскакал в сторону едва виднеющегося столба рыжеватого дыма.

Сложив перед собой тонкие руки в молитвенном жесте, Фелиция в строгом черном облачении стояла перед своим храмом и любовалась гордо вздымающимися к небу золотыми куполами. Белоснежные величественные стены и стройный звон колоколов всегда приносили ее душе успокоение. Но не сейчас. Сердце билось неровно и боязливо, чуя беду.

Но какую? Она знала о заключенном мире с имгардцами, и даже не мире – военном союзе, что было настоящей победой, но и предупреждение Ферруна о непреодолимой силе, скопившейся на южных рубежах, пугало ее своей неотвратимостью. Как же хорошо, что он нашел в себе мужество стать королем и принять ответственность за свою страну! Теперь есть хоть и слабая, но надежда на спасение.

Но все-таки что-то внутри говорило ей, что злое предчувствие касается только нее самой. Как его избежать? Этого она не знала. Она и без того почти перестала выходить из монастыря, не желая подвергать своих охранников малейшему риску. Поездка на свадьбу племянницы была сродни путешествию в чужие страны, до того она отвыкла от собственной столицы, в которой прожила всю свою жизнь.

– Матушка настоятельница! – оторвала ее от нелегких мыслей запыхавшаяся послушница. – Пришел Роуэн, просит вашей аудиенции, – в монастыре его никогда не называли герцогом, выполняя его же просьбу, и теперь продолжали звать так же, как всегда, не добавляя титула «сэр», положенного ему по праву рождения, как единокровному брату признанной герцогини.

Фелиция благодарно ей улыбнулась и попросила:

– Проводи его в мой дом, будь добра. И передай, чтобы службу начинали без меня.

Послушница поклонилась и побежала к воротам. Фелиция, гадая, для чего пришел Роуэн, вернулась к себе. После передачи герцогского титула сестре Роуэн не скрывал, что рад избавлению от тяжкой ноши. Всей душой желая снова поселиться в своем прежнем домике при монастыре, он настойчиво просил настоятельницу позволить ему это, но Фелиция упорно не соглашалась.