Книга Брачные ошибки, страница 11 – Полина Ром

- День добрый, Эльза, – голос у мужчины сипловатый, с неприятным то ли хрипом, то ли покашливанием в конце предложения.

- Добрый день, - это все, что я рискнула произнести.

- Ты можешь идти, Берта. Я должен сам поговорить с племянницей. Ступай.

Дверь захлопнулась за сиделкой, а мужчина подошел к столу и, отодвинув стул, по-хозяйски уселся так близко ко мне, что почти касался своими коленями моих. Некоторое время он выдерживал паузу, а я замерла, как мышь, опасаясь сделать что-либо не так.

- Это хорошо, что ты понимаешь свое место, – и опять неприятное покашливание в конце фразы. – После смерти моей дорогой сестры я, как твой единственный родственник, принял на себя опеку. Мне пришлось воспользоваться своими связями, чтобы ускорить дело, – важно добавил он и, похоже, ждал от меня какой-то реакции.

Я молчала, мужчина досадливо то ли кашлянул, то ли вздохнул и продолжил:

- Ты уже достигла брачного возраста, Эльза, а я слишком беден, чтоб содержать для тебя компаньонку. Жить же в моем доме без женщины, защищающей твое доброе имя, ты не сможешь. Так что, я думаю, лучший выход для тебя – замужество.

Мое изображение в зеркале и полудетское тело говорили о том, что лет мне около пятнадцати, вряд ли больше. Потому слова о возможном замужестве прозвучали настолько странно, что я подняла взгляд на собственного «дядюшку».

Ему явно было сильно за пятьдесят и вокруг неприятной бледной лысины вились неряшливые, полностью седые сальные кудри. Длиной остатки волос доходили почти до плеч, и с одной стороны между прядями торчало большое ухо, поросшее внутри короткими седыми волосками.

Лицо дяди тоже оказалось довольно противным: под седыми кустистыми бровями и складками набухших век прятались маленькие поросячьи глазки с нездоровыми розовыми белками. Оплывшие щеки и отчетливый второй подбородок поросли короткой, минимум неделю небритой седой щетиной. Суконный сюртук на нем лоснился от старости, а на белой несвежей рубахе видны были желтоватые пятна от какой-то уже высохшей жидкости. На жилетке отсутствовала одна пуговица, да и сама жилетка была весьма потертой и неновой: часть вышивки на ней торчала лохмотьями ниток.

Со слов сиделки я помнила, что этот мужчина – двоюродный брат покойной матери Эльзы, и зовут его баронет Гельмут фон Роттенфельд. Но я молчала, потому что совершенно не представляла, как мне к нему обращаться: «дядя», «дядюшка», «господин фон Роттенфельд»? Пауза затянулась, и старик, недовольно нахмурившись, спросил:

- Так ты что, даже не поблагодаришь дядюшку Гельмута? А ведь я ради тебя бросил все свои дела! – он недовольно поджал пухлую нижнюю губу и укоризненно покачал головой.

Благодарности я точно не испытывала, но его подсказка была очень кстати.

- Дядюшка Гельмут, я бы никогда в жизни не хотела, чтобы вы нанимали мне компаньонку на свои деньги. Но ведь кроме поместья у нас есть и еще кое-какое имущество… – я не задавала вопроса, а утверждала, хотя и не представляла, о чем говорю.

Тут действовала обычная логика: этот дядюшка Гельмут не вызывал у меня доверия уже потому, что рядом с его племянницей не было ни одного из старых слуг поместья. Раз он вырвал девочку из привычной среды, значит, намерения его не слишком-то чисты. А если у семьи нет никаких финансовых бонусов, кроме поместья, он меня просто поправит, а я смогу сослаться на незнание. Однако то, что я услышала от дядюшки, напугало меня довольно сильно.