Книга Законы стаи, страница 16 – Полина Ром

Учитывая убогость обстановки, я понимала, что семья принадлежит к одному из самых низких сословий. А общество здесь, скорее всего, четко делится на классы и, если думать на перспективу, то хорошо бы понять — есть ли возможность подняться выше.

Я была изрядно ошарашена всеми этими событиями, но то, что годилось для других попаданок — чем плохо для меня? Зачем изобретать велосипед, если уже давно существуют довольно четкие инструкции?

Мама удивленно подняла на меня взгляд и даже отложила в сторону деревянную ложку, которой доскребывала сковородку.

— Прачки мы. Конечно, пока отец жив был и в стаю входил, получше мы жили. Ну, да что уж теперь вспоминать, хорошо хоть в стаю прачек взяли, все ж — не совсем беззащитные.

— Я тоже прачка?

Мама как-то замялась и с некоторым сожалением сказала:

— Не наследственные мы с тобой. Тогда, помнишь, я даже козу продала — на взнос наскребала. Чтобы и тебя в стаю взяли — это нам еще копить и копить.

Я молча переваривала информацию. Похоже, стаями здесь называют гильдии. Но если такая разница в названии, то, наверное, есть разница и в устройстве? Чем стая отличается от гильдии?

— Но ведь я могу помогать тебе стирать?

— Конечно! Ты всегда мне и помогала. Это вот последнее время что-то дурить стала, — недовольно добавила она.

— Мам, а как я дурить стала? Я вот это очень плохо помню.

— Ну как же, как же! Ты же у Вассанов три дня с утра до ночи на огороде пласталась, чтобы лодку на день получить. Не помнишь, как я тебя отговаривала?

Я отрицательно помотала головой и со вздохом призналась:

— Не помню.

ОСКАР

Я отчетливо помню, как умирал…

Сперва утихла боль и все звуки мира, который я покидал, как бы отдалились. Тишина обещала мне покой и долгий-долгий сон. Она наваливалась на меня и пеленала все плотнее и плотнее, не давая возможности шевелиться, думать, дышать…

Потом, сквозь эту ласковую тишину начали прорываться какие-то странные звуки и новая боль. Как сквозь вату я слышал голоса:

— Держи эту скотину, Кунт!

— Да ладно … Не ори. Ему и так досталось…

Меня дергали, тормошили и, кажется, куда-то пытались тащить. Глаз я открыть не мог, пошевелиться сам — тоже, и все сильнее наливалась болью голова. Я чувствовал себя обманутым и почти оскорбленным. Где, где обещанный мне покой?!

На мгновение я даже пришел в себя — меня уронили в какую-то вонючую лужу. Я застонал, но глаз так и не смог открыть. Липнущие к телу вещи вызывали странное раздражение и, возможно, я бы окончательно очнулся, но тут меня уронили второй раз. Последнее, что я слышал, перед тем как потерять сознание окончательно, было:

— Крепче держи, болван!

Сознание возвращалось медленно, какими-то странными рывками. Больше всего мешала головная боль. Она накатывала волнами, стучала в висках и, возможно, я бы заплакал от слабости и беспомощности, но и глаза и рот казались засыпанными песком.

Очередной проблеск сознания, кроме головной боли и дикой сухости во рту вызвал резкий приступ тошноты. Так и не сумев открыть глаза, я все же повернулся на бок, и тело скрутило судорогой рвоты…

Не знаю сколько времени прошло до момента, когда я окончательно очнулся, но ощущение мокрого дерева у губ и вливающийся в пересохший рот восхитительно прохладной и вкусной воды я запомнил навсегда.

Сквозь сомкнутые веки пробивался дневной свет, я лежал и глотал воду, которую кто-то вливал мне в рот большой деревянной ложкой. Почувствовал, как заслезились глаза, и окончательно придя в себя, попытался сесть.