Книга Печать секретности, страница 48 – Ирина Дегтярева

Василий почувствовал волнение. Он легко представил комнату военной общаги с обшарпанными стенами и кроватями с деревянными спинками еще девяностых годов. Эти зеленые крашеные стены… Пьяный разговор, остекленевшие от водки глаза, такие же, как у Снегирева сейчас – тот с каждой минутой хмелел все больше.

Егоров сколько раз и сам бывал по работе в воинских частях, уже попав в ДВКР. Да и до этого доводилось. Прежде чем уехать в Ижевск, Василий поработал недолго в УФСБ по Москве и Московской области. Ездил по области не только в воинские части, но и в отряды специального назначения, в том числе и министерства внутренних дел. Тогда создали ОРБ, еще существовали УБОПы. Независимые практически полностью, получившие слишком большую власть, они стали превращаться во все более крепкие крыши для бандитов. Членов банды, разгулявшихся в девяностые, задерживали активно. Но взаимодействие с бандитами происходило довольно тесное, в конечном счете кто-то из сотрудников УБОПа и спецназа, проводящего реализации по заказу оперативников, начинал товарно-денежные «серые» отношения. Не растворялись во всей этой криминальной круговерти порядочные, принципиальные офицеры, которые продолжали служить, ездили в командировки на Северный Кавказ, возвращались раненые, покалеченные или «грузом 200»… И все-таки некоторые втягивались, хоть по мелочам, но ступали на зыбкую почву. Многих настолько засасывало, что кончалось убийством или самоубийством.

Василий отчетливо помнил застрелившегося молодого майора. Здоровенного парня в обтягивающем могучие плечи и спину камуфляже и половину его снесенной выстрелом головы. В кабинете с зелеными стенами, забрызганными кровью и содержимым черепной коробки, с распахнутым сейфом, словно открывшим от удивления железный рот. Пахло кровью, табаком и тополиными клейкими почками из открытого окна. Это был первый труп, который Василий увидел в своей жизни. К тому же покойник оказался не скорбной старушкой в домовине или дедушкой, а крепким парнем, пышущим еще несколько часов назад здоровьем, но исковерканным жизнью и собственным прощальным выстрелом. Отсутствие записки могло указывать на то, что это убийство. Или ему уже нечего было сказать остающимся.

Нахмурившись и глядя на рюмку водки, стоящую перед Снегиревым, Василий пытался понять, почему у него возникли ассоциации с тем самым, как ему казалось, давно забытым делом. Он пожал плечами, удивляясь причудливости своих ассоциаций. Но уже неотступно застыл перед мысленным взором тот убитый майор. Так вроде бы и не удалось тогда докопаться до причин его смерти и найти виновных. Василий отправился в Ижевск, и его в тот момент больше занимало, как занести кровать по лестнице в служебную квартиру. Лестница там – нечто выдающееся, узкая настолько, что на стенах сохранились глубокие борозды и по ним можно было проследить историю дома. Тут таскали и пианино, и кровати, и шкафы… и гробы еще до революции. У Егорова время от времени возникали поползновения позвонить в Москву и разузнать, как продвигается расследование, но порывы вязли в ежедневной суете, усталости и как следствие в равнодушии. Впрочем, еще как барьер возникало нежелание вникать в ту грязную историю.

– Ты меня не слушаешь, – обиженно пробубнил Снегирев.