Книга Локация «Берег», страница 52 – Ирина Дегтярева

Поздно ночью, когда и гости, и Валида уже ушли, верхний свет в гостиной погасили, Анастасия легла спать, а Лёля, задумчивая, сидела у небольшого круглого ломберного столика около окна и смотрела на отраженный в оконном стекле свет небольшой лампы, висевшей над столом. Иван Аркадьевич подошел к Ольге и чуть приобнял за плечи.

— Что загрустила?

— Этот поручик Панин душу разбередил. Мне он показался смутно знакомым. Как-то расположил к себе. Расспрашивал о родителях.

— Ты ему рассказала? — нахмурился Иван Аркадьевич.

— Что в этом такого? — дернула плечом Ольга. — Ты по-моему просто ревнуешь. Не бойся, я не уйду. — Она прижалась щекой к его руке, которую он все же не убрал с ее плеча. — Только эта двусмысленность… Многие пытаются ухаживать за мной. Я ведь еще довольна молода.

— Умна и красива, — подхватил он с горечью. — Я ведь не держу тебя. Ты же знаешь. Если что, я отойду в сторону. Мне будет больно, но я стерплю ради твоего счастья.

— Ты держишь меня сильнее, чем тебе кажется. Даже когда тебя нет рядом, я мысленно продолжаю вести с тобой диалог, изо дня в день, из года в год. Вот уже больше десяти лет. А когда ты рядом, я до сих пор робею, теряюсь, не знаю, как и что говорить, словно мы едва познакомились и я только начинаю узнавать тебя.

— Сейчас ты говоришь довольно бойко, — попытался шутить Кедров, понимая, что ее откровение — это действительно редкость. Лёлю растрогала беседа за столом, слова Панина и немного выпитого тунисского вина.

1933 год. Москва

В большой семикомнатной коммунальной квартире на Малой Бронной трижды звякнул дверной звонок. В дальней комнате дверь была втиснута в заложенную кирпичами арку. Из этой двери и вышел мужчина довольно могучего телосложения в галифе и скрипучих форменных сапогах. Ему никто не дал бы его пятидесяти двух лет. Нет седины, поскольку наголо выбрит. Шрам над ухом на черепе придавал ему вид лихой. Черная щетина на чуть бледных щеках в редких оспинах. Разве только глаза — словно бы сонные, старившие его глаза, будто взял их взаймы у старика.

Китель он уже успел снять, вернувшись со службы, и был в белоснежной нижней сорочке. На плече у него висело полотенце, одну щеку он успел выбрить, со второй торопливо стирал пену краем вафельного полотенца.

Увидев соседскую девочку пятиклассницу в коридоре он попросил:

— Света, будь добра, открой дверь.

— Это к вам, — ей нравился Дмитрий Кириллович. Он всегда угощал ее и брата конфетами, а матери давал иногда продукты из пайка, который получал как военный. Мать его боялась, а Света не понимала причины маминого страха.

— Я так, по домашнему, без сюртука, — пошутил он, показывая на сорочку и пену на лице. — Ты уж открой, деточка.

Светка полетела, едва не потеряв чулок, резинка на правом как всегда ослабла в неподходящий момент. Девчонка покраснела, придерживая чулок через подол грубого коричневого шерстяного школьного платья. Форменный фартук она дома снимала. Да другого платья-то и не было. Только парадное, но то надевать без маминого ведома ни-ни, нельзя. А летнее еще только будут шить из того отреза, что матери дали за ударную работу в заводской столовой.

На пороге стоял невысокий очень прямой мужчина со строгими глубоко-посажеными глазами и портфелем под мышкой. Света успела заметить его сильный загар и то, что у портфеля оторвалась ручка.