Книга Локация «Берег», страница 69 – Ирина Дегтярева

Кедров сидел на трибуне, кричал и аплодировал, испытывая подъем и недоумевая, как отец мог отсюда уехать. Все страсти, о которых он рассказывал, казались теперь его сыну плодом воображения, озлобленности от того, что их фактически изгнали из страны, лишили дома, состояния. Но ведь это было… И Гражданская война, и репрессии — у Александра не было оснований не верить родителям и Лёле, и всему эмигрантскому обществу, окружавшему их семью и в Швейцарии, и в Бизерте, куда Кедровы переехали, когда Александру исполнилось восемь лет. Учился он уже там, во французской школе, но неплохо владел и арабским, нахватавшись словечек у Рафы.

В какой-то момент Александр погрузился в воспоминания и словно выпал из атмосферы всеобщего ликования. Не заметил, как на соседнее сиденье в ряду кто-то сел. Только увидел краем глаза бледные, в старческих пигментных пятнах руки, лежащие на рукояти резной трости.

— Молодой человек, — услышал он около уха французскую речь. — Мне кажется, мы с вами знакомы.

Александр повернулся и посмотрел на пожилого мужчину, с гладко выбритым черепом с шрамом над ухом и оспинами на щеках. Старик был довольно могучего телосложения, несмотря на возраст, с выправкой военного. Что-то в его глазах, словно бы немного сонных, показалось Кедрову знакомым.

— Я никого не знаю в Москве.

— Тебя должны были предупредить обо мне Георгий и Иван. Как там Лёля?

Александр догадался, что перед ним Миронов, но, памятуя о предостережениях того же Бурцева и отца, отстранился и настороженно спросил:

— А вы, собственно, кто?

— Дмитрий Кириллович, — старик протянул руку для рукопожатия. — Думаю, нам стоит прогуляться.

— А я не должен быть с группой? — оглянулся на переводчицу Кедров.

— Ничего, — усмехнулся Миронов. — Они на нас не обидятся.

Около выхода со стадиона стоял черный, блестящий на солнце ЗИМ. Александра впечатлила эта огромная машина. Дмитрий Кириллович сел за руль, Кедров — рядом. Сиденье пружинило под ним как батут, в открытое окно задувал жаркий летний ветер.

— Ты ведь говоришь по-русски? — заговорил вдруг Миронов.

— Да. Лёля вам привет передавала. Странно, почему вы не уехали в Бизерту с ней.

— Так сложилось, — пожал плечами старик.

— А куда мы едем? — оглянулся по сторонам Александр с легкой тревогой.

— Ты бы хотел посмотреть на дом Кедровых? Так вот ваше именье находится за городом.

Александр видел московский дом Кедровых на фотографиях, стоящих в рамках на рояле в гостиной в Бизерте. А про подмосковную усадьбу только слышал из рассказов отца. Дом там был небольшой, сырой. Из каскадов прудов, расположенных в приусадебном парке, прилетали комары и оводы, что выводило из себя бабушку — мать Ивана Аркадьевича. Семья проводила там лето, но эти летние месяцы превращались в борьбу с сыростью и насекомыми. Горничная то и дело выносила на солнце перины и подушки, а они, даже прожаренные на солнце, омерзительно пахли сыростью. И их снова выносили, и они снова пахли.

Как вспоминал со смехом отец, он, приезжая домой в отпуск, наблюдал все эти перемещения постельных принадлежностей из дома во двор и обратно. Аркадий Александрович (дед Александра) предлагал бороться с сыростью кардинально — срубить деревья вокруг дома, а если не поможет, снести дом и построить другой.

Горничная на полукруглом крыльце разжигала самовар, он немилосердно дымил, как вспоминал Иван Аркадьевич, девка чихала и отмахивалась от дыма косынкой. Из окна высовывалась Наталья Андреевна и кричала на девку, что та задымила всю анфиладу комнат, не продохнуть. И все это повторялось изо дня в день. Пахло чаем с липовыми цветами, медом с пасеки Михаила Александровича и смородиновым вареньем. Все садились пить чай и делали это сосредоточенно, со вкусом… А потом поспевали яблоки «белый налив», и весь дом наполнялся ароматом яблок и яблочного варенья, и мармелада, который умела готовить только кухарка Агрипина Максимовна.… Но пахло и сыростью и снова Аркадий Александрович порывался вырубить парк, затенявший дом и нагонявший тоску и сырость на обитателей Кедровки — так называлась усадьба.