Книга Огненная душа куклы, страница 43 – Артур Гедеон

– Понимаю, Анатолий Иванович, – с улыбкой кивнул Крымов. – Не вчера родился.

– Прекрасно. И вот они находят гробницу. На первый взгляд фамильную, ничего особенного. Но когда решили открыть ее, были ошеломлены. Ее укрывала тяжеленная каменная плита. Этот камень краном сдвигали. Словно те, кто хоронил, не желал, чтобы покойник выбрался наружу. И спрятана она была непривычно глубоко. Но оттого еще интереснее. А в гробнице – прах. Вроде как останки женщины, судя по фигуре, плотно обернутые в дубленые кожи, много слоев. Прямо мумия, не иначе. И надпись на этой ссохшейся коже. Четко остались видны слова. Один из археологов понял, что это древнееврейский текст, но прочесть его не сумел. Тщательно сфотографировали. Разворачивать не спешили. Не было у молодых ученых такого опыта, да и мнения разошлись: сначала стоило бы прочитать надпись, вдруг она погибнет во время вскрытия? Нужно было найти специалиста. Лев Апраксин в тот день не отходил от гробницы. Палаточный лагерь они разбили рядом с замком. Все уже и поужинали, и наговорились, и под гитару попели у костра, наконец решили отойти ко сну, а Лев все что-то изучал, высматривал в гробнице при свете двух фонарей. Один из ученых пошутил: ты, мол, что, говоришь с ней? И как она, отвечает? Апраксин никого не услышал, но со стороны можно было решить, что это мумия говорит с ним. У Апраксина только губы и шевелились. «Тебя самого краном от нее оттаскивать надо», – сказали ему. Археологи разошлись по палаткам. У них был молодой аспирант, Венечкин. На подхвате. Этот Венечкин ночью просыпается, голову из палатки высовывает и видит: от замка в лунном свете идет к их лагерю обнаженная женщина удивительного телосложения. Грудь, бедра, ноги – само совершенство, сама красота. Черные волосы до ягодиц. Кожа как будто отливает изумрудно-серебряным светом и перламутром. Венечкин головой трясет, моргает, трет глаза – женщина все ближе! И вдруг он видит другое: в ее сторону от соседней палатки шагает мужчина, тоже обнаженный. Они сближаются, соприкасаются телами, начинают страстно обниматься, а потом ложатся в траву. Она оплетает его руками и ногами, и они неистово занимаются любовью. У Венечкина и дух перехватило, сердце выпрыгивает. Стоны, конвульсии – и вот уже любовники ложатся рядом, держась за руки. Луна освещает их обнаженные тела. Затем женщина поднимается, целует мужчину и как будто уходит, исчезает. Венечкин крутит головой – никого. Куда делась развратница? Из какой деревеньки она сюда пришла? И вдруг прямо над ним звучит голос: «Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видел, умрешь, как и все твои близкие…» Он вскидывает голову: обнаженная красавица, чья кожа мерцает перламутром, стоит над ним и смотрит в глаза – насмешливо, с улыбкой госпожи, перед которой нерадивый глупый раб. Глаза у нее как будто изнутри светятся. «И смерть твоя и твоих близких будет мучительной, – добавляет она. – А теперь забирайся в палатку и спи. Крепко спи! Мертвым сном. И когда ты проснешься, ты забудешь о том, что видел. Ты понял меня?» Но Венечкин только хлопает глазами. «Ты понял меня, дурачок?» – куда более настойчиво повторяет она. Тут его как электричеством пробило, страшно стало. Не сон это был, – явь! А он-то подумал, что спит! «Да!» – горячо шепчет Венечкин и мигом скрывается в палатке. Когда он проснулся утром, у него осталось ощущение невероятно чувственного и немного страшного сна.