Книга Огненная душа куклы, страница 65 – Артур Гедеон

Последнее полотно было дописано накануне карнавала.

А утром в Большом канале, у моста Риальто, среди цветочных венков и бумажных кружев был обнаружен в черной холодной воде труп Алессандро Бьянки. Когда судебные приставы и священники открыли его дом, то, едва обойдя мастерскую, в ужасе бросились оттуда вон. Они вдруг поняли, что попали в ад – именно его увидел погибающий Бьянки и назло людям, ангелам и Богу изобразил его на всех полотнах. Но особенно поразил их последний холст, все еще стоявший на мольберте. На нем была изображена женщина в черном траурном платье… Дьяволица, прекрасный и страшный суккуб в теле женщины. Тот, кому суждено было взглянуть в эти глаза, увидеть эту хищную улыбку, уже не забыл бы их никогда в жизни.

– Странно, но она похожа на герцогиню Савойскую, – сказал один прелат другому. – А ведь я слышал, что нашего гения посещала какая-то аристократка. Что скажете, святой отец?

– Лучше бы я всего этого не знал, – уклончиво ответил второй прелат. – Не знал, не видел и не слышал. Но я встречал герцогиню, и скажу вам, ее красота, прости меня Господи, не от мира сего – это красота от дьявола. Слава Богу, что мы давали обет безбрачия и нас не коснулось сие искушение. Но какого художника мы потеряли! Это мог быть второй Леонардо! Второй Рафаэль. Какого гения темные силы отняли у Бога!..

В то февральское утро, когда труп художника Алессандро Бьянки вылавливали из Большого канала, там же остановился паланкин важной особы. Но он уже побывал здесь ночью, когда художник только шел к черной воде. Она должна была увидеть его последние мгновения. И теперь не удержалась, чтобы не посмотреть на тело бедняги. Но ей не было жалко его! Как Богу не было жалко маркиза Джованни-Альберто Риччи, которого отняли у нее так жестоко.

Волею небес, будь они прокляты!

Рука в черной перчатке отодвинула бордовую шторку, в сумраке крытых носилок замерло бледное женское лицо. Затем дама пощелкала пальцами – высокий худой слуга с повязкой на правом глазу обошел паланкин и замер у окошка.

– Вот что, Бартоломео, мы покидаем Венецию. У меня дурное предчувствие, что нам будут мстить. Не эти клоуны, – она кивнула на стражу и горожан, толпившихся у причала, где только что на плащ положили труп утопленника. – Я говорю о силах куда более опасных и роковых для меня. Будем искать другие земли.

– Как скажете, госпожа, – кивнул одноглазый слуга.

В день, когда утопленника Алессандро Бьянки отпевали в маленькой церквушке на окраине Риальто – ведь никто не мог доказать его самоубийства, а значит, он имел право на достойное упокоение, – в соборе Святого Себастьяна случилось нечто невероятное и страшное. Сторож, ставший тому свидетелем, надолго потерял дар речи, а когда та вернулась к нему, он, заикаясь, рассказал, о том, что видел. Неоконченная фреска, которую писал тот самый безумный художник, вдруг ожила. Не образ Вседержителя, не Мадонна, а два архангела по краям, которые были едва отмечены на подмалевке, вдруг шевельнулись. Они обретали плоть и объем. Их едва намеченные одежды заискрились белым сиянием, вспыхнули золотом волосы и венки на головах. А вскоре прямо из стены, отделившись от нее, вышли два существа в сверкающих одеждах. Они опустились на пол храма и грозно огляделись. На их лицах были скорбь и гнев. Существа двинулись к выходу – то ли шли, то ли парили по воздуху. Но их сандалии точно не касались земли.