Книга Танец фавна, страница 47 – Елена Бриолле

– В наше время иметь в супругах журналистку гораздо выгоднее, дядя. Журналисты влияют на общественное мнение, – попытался заступиться за Николь Ленуар. Слова «влияние» и «власть» всегда действовали на дядю лучше любого успокоительного.

– Мне понравилась твоя Николь, мальчик, но нет. Общественное мнение всегда определяют и будут определять те, кто его оплачивает. Таковы законы Третьей республики.

Дягилев не спал всю ночь. А ведь он предупреждал и Нижинского, и Фокина. С французской публикой шутки плохи. Что делать, если она задает тон, если она диктует моду в Европе? Он создал «Русские сезоны», чтобы показать русское искусство. Он создал «Русские балеты» не за тем, чтобы за одну ночь лишиться того положения, которое они с Астрюком завоевали за последние три года. Слишком дорогие были эти три года.

Вацлав всю ночь спал. Мальчик не знает, что творит. Он еще слишком молод, слишком горяч. Его нужно направлять. Как боялся Дягилев премьеры «Фавна»! Если бы Левушка Бакст не убедил его в том, что это сверхгениальное произведение, если бы не назвал всех идиотами, которые ничего не смыслят в искусстве, то ни за что бы Дягилев не согласился ставить очередной балет на греческую тему.

А тут еще Астрюк проморгал Кальмета. Как он мог? Кальмет и Брюссель были в его вотчине! Все приходится делать самому! Вот поэтому «Русские балеты» и называются «Русские балеты Дягилева». Нет Дягилева – нет и балетов. Хорошо еще, что хоть получился скандал! Все билеты на второе представление проданы. Все газеты только и пишут о русском танцовщике, который взбудоражил своим танцем все парижское светское болотце. Но Астрюк не должен был до этого доводить.

Ладно, что не дано французскому еврею, тем займется сын русского потомственного дворянина и основатель «Мира искусства» Сергей Павлович Дягилев.

Дягилев подал руку Тамаре Карсавиной, придержал Вацлава и широким жестом пригласил проходить журналистов из главных газет столицы в ресторан Maxim’s.

– Прошу, господа! Добро пожаловать!

Полукруглые окна второго этажа тяжелыми спящими веками нависали над застекленными щеками модного ресторана. На рю Руаяль приходили вести переговоры и радоваться жизни. Жен для этого регулярно забывали дома.

Владелец шагал в ногу со временем и поручил отделку своего детища Виктору Прувэ и Эмилю Галле, настоящим мастерам в том, что касалось декора с использованием дерева и стекла. Волнующие линии модерна обвивали зеркала, а картины полуобнаженных красавиц на стенах и потолках настраивали на мирный романтический лад.

А Дягилев сегодня не хотел войны. Да и как можно воевать, когда тебя приглашают на обед в самый красивый ресторан мира? Как можно думать об отмене русского балета, когда ты проходишь по длинному коридору, называвшемуся здесь «омнибусом», а тебе томно улыбаются свежие лица самых элегантных кокоток в Париже? Невольно сам становишься воплощением мужского достоинства и великодушия. Дягилев знал об этом не по рекламным вставкам в воскресных иллюстрированных приложениях к газетам. Жан Кокто говорил, что в этом ресторане можно было «догнать утраченное время», и сегодня русский импресарио тоже рассчитывал на магию его любимого Maxim’s.

– Мсье де Дягилефф, прошу сюда. Мы зарезервировали ваш любимый столик, – поклонился официант в костюме, который по качеству ничем не уступал костюмам приглашенных журналистов.