Книга Танец фавна, страница 49 – Елена Бриолле

– Я работаю. Мы все очень много работаем. А еще мне, наверное, помогают мои большие глаза. Я внимательно смотрю и выполняю все движения балетмейстера, я вижу краски Льва Бакста и следую замечаниям Сергея Павловича.

Хорошая девочка. Официанты принесли вторые блюда, и Дягилев отрезал себе первый кусок сочной баранины.

– А как вы относитесь к тому, что Нижинский вас затмевает на сцене? Не хочется ли вам танцевать без него, как это делает Анна Павлова?

Снова эта ворона в павлиньих перьях из Le Petit Parisien! Хорошо, что Карсавина знает свое место.

– Мы иногда спорим с Вацлавом на репетициях, но всегда с уважением относимся к работе друг друга. У него большой талант, но на сцене мы сверкаем, как две звезды. Этот свет только преумножает славу русской балетной труппы, вы не находите?

Дягилев с чувством разжевывал баранину, одобрительно кивая. Снова реверанс. Снова смена партнеров.

– Серж, а какие отношения связывают вас с Нижинским? – спросил усач из Comoedia. Ритм газетного менуэта учащался. Вацлав замер и в ожидании посмотрел на Дягилева.

– Самые профессиональные. Вацлав – талантливый танцовщик моей антрепризы. – Уж кто-кто, а журналист из Comoedia уже третий год знает, какие отношения связывали Дягилева с Вацлавом. – Нас связывают самые доверительные отношения. И я очень рад, что, несмотря на мой возраст, Вацлав до сих пор иногда в своем творчестве в спектаклях продолжает прислушиваться к моему мнению.

Челюсти Дягилева мерно разжевывали следующий кусок баранины.

– Ваш балет называют развратным. А как бы вы назвали свой балет? – газетчик из L’Illustration обратился к Нижинскому. Дягилев взял белоснежную салфетку и вытер ею губы.

– Я не думал о разврате, когда сочинял этот балет. Я думал о любви, – ответил Вацлав. Знающая русский журналистка быстро перевела его ответ. Дягилев налил себе и Вацлаву вина. Нижинский не пьет вино, но менуэт следовало дотанцевать достойно.

– Мсье Нижинский, трудно ли вам парить в воздухе во время прыжка? – громким голосом спросил усач из Le petit journal.

– Нет, – Вацлав опустил глаза, но потом посмотрел на потолок и сказал: – Нет, совсем не трудно. Нужно только подняться в воздух и немного там задержаться.

Толстяк зааплодировал мальчику, но Вацлав посмотрел на него, словно на экзотическую обезьяну.

– Вы будете сегодня танцевать? Вы не боитесь? – снова встряла журналистка из Le Petit Parisien.

Нижинский отложил и без того пустую вилку и посмотрел напротив себя в зеркало.

– Я…

– Об отмене спектакля не может быть и речи, – быстро ответил за своего протеже Дягилев. – Артисты моей труппы не боятся, они испытывают трепет перед выходом на сцену.

Газетчики снова заулыбались. Тем временем Поль принес десерт: вишню и цитрусовое мороженое. Журналист из газеты La Croix первым умял сладкое и спросил у Нижинского по-польски:

– Вацлав, вы верите в Бога? Ходите ли вы в церковь?

Дягилев снова коснулся под столом колена Нижинского.

– Я верю в Бога, – ответил Вацлав по-русски. Дягилев вскинул брови и с облегчением предложил всем еще вина. Кажется, менуэт сегодня удался. Однако в этот момент мальчик добавил: – Но я всегда считал Слово Божье скучным предметом и не люблю молиться.

– Вы не любите молиться? Мсье Нижинский, вы поляк и родились в Киеве. Почему вы отвечаете мне по-русски? Что вам ближе: родина или Россия? – у журналиста, как у филина, почуявшего мышь, сверкнули глаза. Он продолжал говорить по-польски. Дягилев выронил монокль.