Книга Блики смерти, страница 14 – Наталья Гриневич, Елена Фили, Галина Ярось, и др.

— А мать что говорит?

— Заплакала. Оказывается, все время боялась, что я в тюрьму попаду. Говорит, сходит в церковь, Георгию Победоносцу свечку поставит.

— Смотри, Василий. Весело не будет.

— Зато будет правильно.

Самолет заходит на посадку. На фоне ночной тайги десятки костров. Я могу разглядеть языки мощного пламени даже отсюда, с неба. Это факелы, сжигающие попутный газ при добыче нефти.

Мой родной Мегион живет в этом огненном ожерелье. Красное ночное небо над ним — и зимой, и летом. Оно открывается перед нами сразу за последним поворотом. И автобус, что везет меня домой из Нижневартовского аэропорта, прибавляет скорость. Обрадованно кидается под колеса снежная, заезженная до льда бетонка, начинают искриться розовым по краям лобового стекла узоры из инея. Я снимаю перчатки и дышу на замерзшие пальцы — крещенские морозы пришли без опоздания. Ничего, скоро буду дома, а там можно и не форсить, перебраться в бабушкины варежки. Начались мои первые студенческие каникулы. Я еду домой, к папе, сюрпризом.

Выбравшись из автобуса и свернув в проулок, ведущий к дому, натыкаюсь на стаю собак. Сидят на тропинке и смотрят прямо на меня. Матерый вожак слегка поднимает верхнюю губу, демонстрирует желтые клыки. Понимаю — придется идти домой в обход. Это через гаражи и примыкающие к ним балки — неказистые теплушки для жилья, собранные на скорую руку из подручного материала.

Там обычно пустынно и всегда темно, уличные фонари самостроевцам не полагаются. Но сейчас фары нескольких работающих милицейских газиков освещают толпу людей, окружившую что-то рядом со сломанным палисадником. Я подхожу ближе. На снегу — женщина. Простоволосая, в распахнутой на обнаженной груди шубе. Ноги, в мягких стоптанных валеночках, раскинуты в стороны, а между ними какой-то комок. Что-то желтое и синее на красном.

— Беременная была, рожать вот-вот, — слышу я шепот справа, — знаю я ее, в доме у музыкалки живет.

— Жила. Сволочи эти малолетние на животе ее, как на качелях, качаться удумали. Вон доска валяется. Ребеночка-то и выдавили.

— Как только земля таких носит! — всхлипывает кто-то из женщин. — И когда уже вы, ироды, словите их?

И толпа начинает разом голосить, причитать, обернув свое разгневанное внимание на растерявшихся милиционеров. Те, опомнившись, оттесняют собравшихся от трупа. Взвизгнув тормозами, подкатывает начальственная «Волга». Народ начинает расходиться.

— После восьми вечера чтобы из дома ни ногой!

Придя в себя от неожиданной встречи, накормив и отпоив меня горячим чаем, папа начинает расспрашивать о планах на каникулы.

Я уехала из Мегиона уже почти три года назад, сразу после восьмого класса. Вместе с мамой, после их развода. Собрались в неделю, я даже попрощаться толком ни с кем не успела. Сейчас первым делом хотела разыскать Ирку, свою лучшую когда-то подружку. Переписка у нас с ней, после моего отъезда, не заладилась.

— Папа, а ты Иринку давно видел?

— Это ту, с которой ты на каток ходила?

— Да, беленькую такую, кудрявую? Мама ее еще ангелом звала.

— Нет, ангелов давненько не встречал. У нас тут дьяволы зато объявились. Сама ведь видела, что творят. Люди говорят, какая-то банда подростков орудует. Что-то не верится, чтобы дети и такое… По вечерам, стыдно сказать, из дома стараюсь не выходить лишний раз. Знаешь, что завел себе? — Папа идет в прихожую и возвращается уже в полушубке, с увесистым обломком хоккейной клюшки, привязанной к крепкой резинке, торчащей из рукава.