Книга Блики смерти, страница 46 – Наталья Гриневич, Елена Фили, Галина Ярось, и др.

Он снова кричит ее имя. Голос летит прочь из пагоды, поземкой уходит в клыкастую глотку Обако. Тень сошедшей лавины бьет по стенам, поднимая клубы красной пыли.

Момо хватает голову, сжимая ладони в кулаки. Рыбий сок течет между пальцев, отравляя спертый воздух гнилью, скользит по щекам Момо рубиновыми каплями.

Бэнтэн никого не выпустит, Бо теперь точно знает.

Вдох. Шумный выдох. Еще вдох — и киноварь накрывает Момо заревом. Снова. И снова. И снова.

Каждый день, читая сутру, Бо ярился и просил Бэнтэн его отпустить. Он спускался с горы, и там всегда была пагода. Бо искал братьев, поднимал хорагай к губам, но всегда был единственным монахом в Обако. Привязанным к проклятому храму восьмирукой богини войны.

День за днем, вдыхая киноварь, распавшуюся на серу и ртуть, Бо сам становился храмом. Ракушка, прижатая к монашескому рту, звенела. Глотка Обако рвалась на тысячу голосов. Туман стелился под ногами белым змеем.

Пока Момо не привел ему спасение. Монах Бо увидел Шику. Монах Бо хотел отдать ее богине и уйти с сыном, покинуть храм. Бо поставил Шику под водопад, сложил ее руки в молитву. Кимоно на Шике быстро промокло. Она упала под тяжестью шелка, укрылась цветами ликорисов, вышитыми на спине, и застыла.

Монах Бо подошел к ней, и, когда коснулся, Шика ударила. Лезвие танто ударило кэса, прошлось по диагонали снизу вверх. Бо еле увернулся. Ответный удар откинул Шику в стену грота.

Ярость загорелась в сердце монаха. Последнее дыхание собралось в улыбку, и даже лезвие танто не смогло ее стереть. Когда глаза Шики налились рубинами, Бо увидел в них себя.

Когда он давил на ее лицо пальцами, он рычал.

Снизу туда, где монах Бо спрятал сына, поднимались тысячи голосов, он знал. Ни Шика, ни Момо даже не дернулись, когда над их головами закрылись тяжелые крышки.

— Ночью придут ямабуси. Чужаков здесь принято убивать. — Касуми научила Момо верить в сказки.

Касуми хотела убить Бо.

Вдох. Шумный выдох. Вдох.

Момо еще не знает, что останется тут навсегда. Удача Бэнтэн стоит дорого.

— Мо-мо-та-ро! — голос Бо рассыпается на четыре слога, срывается на плач.

Дверь пагоды скрипит. Бэнтэн гонит монаха Бо прочь.

— Мо-мо-та-ро! — голос царапает захлопнутую дверь.

Момо шумно дышит уже где-то там. Киноварь падает с черного неба, накрывая Бо с головой. Вдох. Шумный выдох. Еще вдох — и киноварь накрывает Момо заревом. Снова. И снова. И снова.

Красный туман сбивается вокруг восьмирукой богини. Момо шумно вдыхает. Снова. И снова. И снова, пока из тумана, наконец, не проступает ее плач. Шика мокрая сверху донизу. Капли катятся по ее шее, западая в разрез алого шелка. В глазах тает рубиновый лед.

Момо касается ее, увязая в киновари. Момо дышит на нее. Пальцы считают складки на кимоно, топят лед на щеках. Он тянет Шику к себе, но пальцы проходят сквозь.

Кожа под растрепанными волосами покрывается мертвой синевой. Шика улыбается во весь клыкастый рот.

Рыбьи глаза как два яростных рубина, потухших в мутной пленке. Восемь рук примеряют к Момо оружие.

Вдох. Шумный выдох.

Шика всегда выбирает одно и то же.

Рычание трясет стены разбитой пагоды, киноварь падает со стен, распадаясь на серу и ртуть. На испачканной рясе Момо проступает удар. Танто всегда бьет кэса по диагонали.

Каждый день. Снова. И снова.

Завтра он начнет заново.