Книга Блики смерти, страница 45 – Наталья Гриневич, Елена Фили, Галина Ярось, и др.

Одна разбилась в щепки вокруг Шики. Другие выпотрошили нутро. Рыбьи головы были раскиданы всюду — на снегу будто проступал узор ярости. Его венчала Шика. Детское тело лежало на снегу с разбросанными во все стороны волосами. Глаз у нее не было. Губы замерзли кровавым льдом в жуткой улыбке.

Руки Шики застыли, сложенные в клюв, заледенели, будто она хотела пронзить пальцами убийцу.

— Бери, — сказал Бо.

Момо послушно поднял Шику. Пальцы скользнули в копну волос, горячая вода упала на ее лицо. Бо взялся за ноги и наклонился. Хорагай повис над Шикой, ссыпая на нее красную пыль.

Под склоном горы они нашли впадину и, расчистив снег, поставили в него Шику. Длинные волосы закрыли изувеченное лицо. Только губы алели за шторами, будто растянутые в улыбке.

Сильный удар по горе укрыл тело снегом.

Любовь осыпалась в дыры рваной робы между жизнью Момо и смертью Шики. Зубы Обако зазвенели, поднимая скорбь в закатную киноварь.

Ярость Момо скользила по тонкой линии над обнаженной щекой Бо.

— Ты говорил, ямабуси тебя порезали?

— Ударили. А потом я, наверное, сам. Снег в этих горах клыкастый. — Бо улыбнулся, и щека налилась кровью.

— У тебя косая рана, будто лезвием.

Момо напряг плечи, не спуская с Бо глаз. Он искал в нем черты отца. Того, кого никогда не видел. Кого всю жизнь любила мать.

— Если есть другие монахи, они ведь на хорагай отзовутся? — спросил Момо, зная ответ, и прыгнул.

Монах Бо защищался. Пинал по голове, брыкался, скреб руками, пытаясь отобрать хорагай. Но ярость Момо крепко схватилась за мундштук. Обрела голос.

Вдох. Легкие наполнились киноварью. Выдох.

Голоса хорагаев налетели со всех сторон, разрывая в клочья долину Обако. Боль закружилась вокруг Момо, заливая глаза, и тут же ушла в туман.

Вода с огнем. Сера со ртутью. Снег с туманом.

Лицо Бо проступило в красном тумане и тут же исчезло в пыли. Он скалился острыми зубами. Будто хотел укусить. В голове множился плач Шики, со всех сторон, будто прорастал из пепла воспоминаний.

Вдох. Выдох. Сера со ртутью. Снова. И снова. И снова.

VII

Момо потянул к статуе ладонь, полную рыбьих голов. Тонкий палец вошел в поток тусклого света и застыл, едва его коснувшись. Киноварь полилась в разбитую пагоду, ослепив Бо. Но тот бессильно глядел сквозь красный туман, сжимая хорагай. Он не моргал. Не двигался. Не ярился.

Каждую ночь Момо тащит богине глаза. В свете пагоды они горят рубинами. Он думает, что так Бэнтэн ему откликнется. Каждую ночь монах Бо считает, сколько стоит удача, которую богиня ему подарила.

Рыбьи головы нагло горят в ладони. Будто глаза призраков. Рубиновые слезы Шики. Снежная пыль пляшет вокруг Момо в кровавом свете, бьет его в темя и летит через голову, считая позвонки. На руках у него висит порванная ряса.

Бо спрятался здесь, когда жених Касуми решил его убить. Она не хотела замуж за якудзу. Якудза рассвирепел, когда Бо испортил его невесту. Монах Бо думал, что Касуми стала призраком в стенах борделя. Она мучила его, скалилась из тумана, пока любовь Бо не осыпалась в глотку Обако. Пока не распалась на ртуть и серу в разбитой пагоде. Пока не стала сутрой между жизнью Касуми и ее смертью.

Когда киноварь поползет по станам, Бэнтэн покажет Момо Шику. Он знает. Он вертит головой, высматривая ее в темных углах.

Момо шумно выдыхает, крепко зажмуривая глаза, и свет в пагоде ярится. Рыбьи глаза покрываются пленкой, будто льдом. Вдох. Киноварь стекает по стенам, будто патока, растопленная жаром.