Книга Откроется не каждому, страница 146 – Константин Харский

Ну так вот. В начале семидесятых годов, ещё до рождения Петра, Аркадий Фёдорович поехал в экспедицию. Он исследовал, как в глубинке работает его теория о том, что наш мир создан текстом, и поэтому сам человек – это тоже текст. Для обозначения этого понятия Аркадий использовал слово «Нарратив».

Да, тема эта обширная, в двух словах не объяснишь… Тут, наверное, нужно сделать некоторое отступление и прояснить один момент. Когда Аркадий говорил, что наш мир рождён книгами, он имел в виду и тексты в переплёте, и истории, которые веками передаются из уст в уста. У любого текста, у любого нарратива есть предтеча и есть последствия. Последствия могут быть ничтожными. Вот написал школьник сочинение, а ему Марьиванна за него поставила тройку. Никаких особенных последствий у этого текста нет, кроме сломанной судьбы, возможно, лучшего писателя всех времён и народов. Ну, не станет он гениальным писателем, ну, не спасёт он мир своими текстами. Зато вон как хорошо газеты продаёт. А другие тексты могут иметь громадные последствия. Мирный договор между воюющими странами, например. Или смертный приговор. Или докторская диссертация с формулой лекарства от ста болезней. Если бы не было историй, не было текстов и не было книг, мы бы жили, как обезьяны, у которых, как у ворон и многих других животных, есть только примитивные инструменты для выковыривания червячков из трухлявого пня.

И вот в этой самой экспедиции Аркадий познакомился со стариком, который передал ему свой дневник… – Дневник? – Клара резко выпрямилась.

– Дневник, детка. Дневник. Тот древний старик записывал туда всякую чушь: куда ходил, чего видел, что съел и болел ли у него после этого живот. В общем, глупости всякие.

Клара опустила голову. У неё и до этого был вагон мыслей, которые надо обдумать, а тут ещё один состав подогнали. Так и за год обо всем не передумать…

Славик внимательно смотрел на Клару.

– Мне уйти? Я понимаю, – сказал он так же легко, как и всегда, с минуту помолчал и добавил: – Потом расскажешь о том, что я могу знать.

Клара не знала, что ответить. Правда не знала. Эмоции и мысли не помещались в её голове и мешали принять решение; она не хотела его прогонять, желая, чтобы решение принял он сам. Славик встал и подбадривающе коснулся рукой её плеча. Клара в ответ благодарно кивнула.

– Я тебе друг, – сказал Славик и пошёл своей легкой, беспечной походкой к калитке.

– Славик! – опомнилась Клара, когда калитка за Славиком уже закрылась. Олег Васильевич с недоумением посмотрел на неё: зачем она его возвращает? Славик остановился и, стоя за калиткой, в ожидании смотрел на Клару, и та продолжила: – Приходите ко мне завтракать. В девять. Приходи с компанией. У меня почти целая пицца в холодильнике. Приходите все. И пусть Жорка приходит с… Альмой.

Славик кивнул, что означало согласие.

На улице наступила ночь – ещё неглубокая, но вполне тёмная, как это бывает в августе. Воздух стал прохладным, намекая на то, что осень уже на пороге. Клара поёжилась.

– Зайдём в дом? – спросила она у Олега Васильевича.

– Только после вас, – улыбнулся мужчина, и в этой фразе, как оказалось, был потайной смысл. В этот дом мог зайти кто угодно, но только после Клары.

«И зачем тогда дед сделал замок на входной двери? – думала Клара, подходя к дому. Олег Васильевич шёл следом за ней. – Наверное, чтобы не смущать людей. Понятно теперь, почему дядя Сёма не мог открыть дом. То есть он не виноват, получается… Надо будет извиниться. Я так долго думала про него плохо. И про тётю Галю думала плохо. Я вообще понимаю людей или живу в каком-то своём мире?»