Книга Глубокие тайны Клиф-Хауса, страница 31 – Хельга Мидлтон

– Никогда не понимала, почему при заказе они не спрашивают, на сколько человек ужин. Нас двое, а кусков было нечетное количество, я считала. Вот как его теперь половинить? – Оливия пьяненько хихикнула.

– Съешь, если хочешь, – предложила Эйлин. – Мне лень идти на кухню за ножом.

– А и не надо. Не ходи. Просто откуси половину, а половину мне отдай.

Эйлин согласно кивнула, но не смогла донести кусок до рта. Глаза ее закрылись, она как-то неестественно накренилась и упала в подушки дивана. Последнее, на что у нее хватило сил, – потянуть на себя плед, висевший на подлокотнике. Она крепко уснула.

– Слабачка! – констатировала Оливия.

Она оставила нетронутым последний кусок пиццы и тоже свернулась уютным калачиком в другом углу большого дивана.

Эйлин спала и видела сон: еще совсем раннее утро, свет над горизонтом предвещает скорый восход. Она на цыпочках, чтобы не будить домочадцев, спускается на кухню, наполняет водой резервуар кофейной машины, и терпкий, сладкий запах кофе щекочет ноздри… Что-то ползет у нее по плечу, поднимается к щеке и слегка похлопывает по ней.

От запаха кофе и одновременного ужаса, что кто-то прикасается к ней, Эйлин проснулась и села. Большая кружка, источая тот самый аромат, стояла на столике буквально у нее перед носом, а рука на щеке принадлежала Оливии.

– С добрым утром, вернее вечером, – улыбалась подруга.

– Что? Какой вечер?

– Сегодняшний.

Эйлин мотнула головой, стряхивая остатки сна.

– Да. День получился длинным. Я рано встала, ездила в Плимут к бабушке и обратно. Потом этот придурок в парке меня напугал, да и с винцом я, кажется, перебрала, – пробормотала она. – Я и так-то пью умеренно, а уж чтоб полбутылки, да посредине дня… Сколько сейчас?

– Не так поздно, как кажется. Лето наступает. Полдевятого, а солнце еще высоко.

– Черт! Черт! Как же я забыла?! Мне же Дороти посоветовала нашему викарию позвонить.

– Зачем? – удивилась Оливия.

– Представляешь, я не знаю девичьей фамилии моей матери. Вот ты знаешь?

– Конечно знаю. Стоун. Она же никогда не была замужем и записала меня под своей.

– Тебе легче. А у меня тут, похоже, тетка образовалась. Но это так – догадки. Короче, хочу выяснить свою фамилию по женской линии.

– А что, у тебя свидетельства о рождении нет?

– Есть. Но там указана фамилия матери уже после замужества.

– Ну, тогда твоя Дороти права: церковные книги – самое надежное. Слушай, не морочь мне голову. Полдевятого – еще не время для сна даже для детей. Звони Патрику.

– Хорошо. Где мой телефон? И спасибо за кофе.

Преподобный Патрик очень удивился звонку Эйлин. Со свойственной одиноким старикам скрупулезностью и неспешностью он долго и подробно расспрашивал о здоровье Габби, о том, как устроились Генри и Дороти в Испании. Через несколько минут разговора викарий как будто спохватился и поинтересовался поводом для звонка Эйлин:

– Я хоть и старик, но горшочек мой еще варит. Ты звонишь договориться о крестинах для твоего ребеночка? Кто там у тебя, кстати, родился?

Эйлин, сама не ожидая от себя, расхохоталась. Она закрыла телефон рукой и, сдерживая смех, пыталась комментировать разговор:

– Прикинь, у него «прекрасная память», но он считает, что родить должна не Нэнси, а я, и спрашивает, кто ребеночек. Умора.

– Перестань смеяться над старым человеком, – урезонила ее подруга, – хоть что-то, да помнит. Беременность, например. А про сроки… так это муж должен отсчитывать, а не викарий. – И тоже засмеялась.