Книга Глубокие тайны Клиф-Хауса, страница 49 – Хельга Мидлтон

Боец информационного фронта – как он сам себя шутливо называл – приехал на побывку в Клиф-Хаус в канун Рождества в недельный отпуск. В доме царила подобающая событию атмосфера – мерцание свечей, запахи мандаринов, корицы и кардамона, неяркий блеск старинных елочных игрушек.

Этот праздник благочестия и зимней тишины мог стать одним из многих, мало отличающихся друг от друга, если бы не появление свояченицы. Генри и не знал, что у жены есть сестра. Да что там сестра. Он и жену-то толком не успел узнать. Ведь в мае все случилось так спонтанно. Теперь, в декабре, рассматривая избранницу в интерьере семейного дома, он испытывал смутное чувство. Какой-то червячок шевелился в душе. Нет, не разочарования. Скорее, очарования, но не женой, а ее сестрой. Надин своим буйством буквально взорвала семейный праздник. Генри отгонял мысли об этом, уговаривал себя, что сделал свой выбор и пора перестать видеть в других женщинах их возможные прелести.

Лучший способ избавиться и от разочарования, и от очарования – это хорошая долгая прогулка вдоль пустынного зимнего пляжа, в конце которого стоит дом старой надежной подруги.

Генри решил сделать Дороти сюрприз и прийти без звонка, но с подарком: небольшой золотой фигуркой верблюда – типичным ближневосточным сувениром.

Нахлобучив красную шапку Санта-Клауса, засунув руки глубоко в карманы, он уверенно шагал вдоль морской кромки к дому подруги. Песок вперемешку с ледяной крошкой звонко хрустел под тяжелыми армейскими ботинками.

– Какая приятная неожиданность, – сказала Дороти, открыв дверь и подставляя щеку для поцелуя.

Генри протянул бархатный мешочек с подарком:

– С Рождеством!

– И тебя тоже. Извини, не знала, что ты приедешь. Думала, ты в Лондоне.

Он вошел в дом. В гостиной у камина стояла корзина-колыбелька.

– О, у вас гости? – удивился он. – Сестра приехала? Твой новый племянник?

Изображая интерес, Генри наклонился над ребенком.

– Нет. Не гость и не племянник, а будущий наследник этого дома.

Она достала из корзины крошечный сверток. Из белизны оборок выглянуло розовое личико. Еще не сфокусированные серые глазки смотрели на незнакомого мужчину. Ребенок скривился: то ли улыбнулся, то ли вот-вот заплачет.

– Познакомься, Мартин, это твой папа.

Генри застыл.

– Дороти, я дурак. Какой же я дурак! – Горло сдавило. Он беззвучно шептал: – Я все исправлю. Обещаю! Я буду ему настоящим отцом. Вот только вернусь с войны – и обязательно буду.

– Боже мой, Генри, от твоих выходок голова идет кругом. Какая еще война?

– Ничего глобального. Не волнуйся. – Он протянул руки к ребенку. – Дай подержать.

– На. – Дороти с готовностью передала малыша. – Что за война? Какая? Где? Почему я ничего не знаю? – И, как бы отвечая своим мыслям, добавила: – Если честно, то мне и не до того было.

– И правильно. Моя война – это просто работа: съемки, съемки и съемки. А учитывая, что кувейтский пейзаж смертельно однообразен, то единственное развлечение – это наблюдать за тем, как одни люди убивают других… Шучу.

– Да уж, юмор у тебя стал вполне армейским. – Дороти покачала головой.

* * *

Верхняя ступенька лестницы, ведущей на террасу, плохо прибита. Она качается и скрипит. Но Дороти и не ожидала скрипа. Она услышала шаги мужа еще тогда, когда он был внизу. Даже не шаги, а тяжелое дыхание больного человека.