Книга Продавец времени, страница 37 – Евгения Кретова

– Сказать-то что хочешь? – аптекарь, не глядя на Малюту, усмехнулся, сделал большой глоток из бутылки. Задержав во рту пойло, медленно сглотнул, будто проталкивая его по гортани. Напиток был терпким и горьким до невозможности, от того Лесьяр, справившись с ним, тихо откашлялся и отставил бутыль в сторону. – Говори или я спать пойду.

Малюта заторопился:

– Ты это… Я что хотел-то…

Аптекарь развернулся к нему и снисходительно уставился. Домовой покраснел, опустил глаза. Пробубнил:

– Я что спросить хотел: отчего мару не отпускаешь?

Ни одна мускула на лице аптекаря не дрогнула, только похолодел и будто протрезвел взгляд.

– Я тебе ее жаль, Малюта? Чай, вы одного с ней роду-племени, или нет?

– Да окстись, хозяин, не ровня она мне… – домовой отмахнулся. – Просто… Они ж злые. Не ровен час вырвется, все тут покрошит и своих приведет. Живьем в Кощеево царство попасть – века заживо гнить, кому охота?.. А так, глядишь, уйдет да и с концом.

Слова «про заживо гнить» отдались в голове Лесьяра неприятным воспоминанием, совсем свежим – как сидел за столом, как говорил с княжичем, а на руках проступили язвы.

Домовой замолчал. Продолжал ковырять деревянные плахи, оставляя в потемневшем дереве желтые бороздочки, да поглядывая тайком на хозяина – не огневался ли. Лесьяр холодно улыбался. Помолчав, задумчиво отозвался:

– Ты все верно сказал – твари они злобные да злопамятные, каждая по сотне дорожек знает, как тебя на тот свет спровадить. И нет у них ни чести, ни совести, чтобы договор с человеком держать…

– Так обещал же ты… Вроде как сделка у вас была, – вскинул голову Малюта и тут же, встретившись взглядом с юношей, потупил глаза, стушевался.

– От того и будет она в клетке сидеть, покудова я уверен не буду, что хуже не сделает.

Он посмотрел на свои руки – нет-нет, да и снова казалось ему, будто покрывается кожа коричневым пятнами, а в нос бьет сладковато-гнилостный запах. Что это, откуда оно, аптекарь не знал.

Княжеский двор гудел, словно потревоженный улей – разгружались обозы, плотно связанные тюки и сундуки с добром – одеждой, посудой, коврами и книгами – устанавливались тут же, на деревянный настил у крыльца, дьяк охрип раздавать команды и сейчас присел на сундук и только поглядывал, что куда несут слуги и отмечал в свитке. Меж тюков и сундуков бегала ребятня – раздразнив недавно ощенившуюся суку, они теперь убегали от нее, подпрыгивая и уворачиваясь от острых зубов собаки. Дворовые люди суетились, стараясь как можно быстрее управиться с делами и отдохнуть.

Конюшие отводили уставших лошадей в стойла, чистили и кормили их – действовали вальяжно и неторопливо, работая за разговорами и прибаутками.

Неждана наблюдала за ними из окна своей светлицы. Она прибыла с первым обозом и сейчас скучала, тревожно поглядывая за сборами во дворе, вглядываясь в спины работных людей – как вытянутся в струнку, значит, князь едет. Значит, Неждане самое время прятаться – прибыла с первым обозом она сама, в нарушение воли отца. Не хотела перечить, знала, что будет наказана, что и матери из-за нее достанется от гнева отцовского – запретит отец к ней ехать, но решилась ехать раньше отца, чтобы тот не видел ни меч, ни колчан, ни Саввушку – коня любимого, что нес Неждану на спине бережно да разгонялся быстрее ветра, срубая сильными копытами белые головки ромашек. Отец велел бы оставить и Саввушку, и оружие дома, не позволив взять с собой в стольный Аркаим.