Книга Небо над нами, страница 50 – Рацлава Зарецкая

У мамы от удивления вытянулось лицо.

— А как же ты? — возмущенно спросила она. — Один пойдешь к врачу? Я тебя не оставлю!

Я подошел к маме и аккуратно взял ее за руки.

— Мам, я уже не маленький. В здравом уме и здравом теле. — Насчет здравого ума я, конечно, соврал, но ничего страшного. — Тем более, со мной Варя. Ты видимо немного подзабыла, что мы как бы нравимся друг другу и хотим строить отношения.

— Ох, — выдохнула мама и понимающе кивнула. — Я как-то не подумала, что вам надо побыть наедине…

— Ты заигралась в мамочку, — усмехнулся я.

— Я и есть мамочка! — она игриво ткнула меня локтем в бок.

Удивительно, как все просто! Думал, что мамина реакция на мою просьбу освободиться от ее опеки, будет не такой спокойной. Поэтому я и тянул с этим разговором. Если бы знал, что мама отреагирует адекватно, давно бы заговорил с ней об этом.

Впервые за месяц выйдя из квартиры один, я ощутил свободу. Однако в лифте меня накрыл очередной приступ панической атаки. Тесная кабина, в которой я был совершенно один, внезапно напомнила камеру одиночку, в которой я просидел долгое время в Бишаре.

На висках и шее выступил холодный пот, сердце забилось с удвоенной скоростью. Каждый вдох давался мне с трудом, ноги подкашивались. Я схватился за грудь и, судорожно ловя воздух ртом, привалился к стене кабинки. Вот и вышел без мамки…

Когда двери лифта раскрылись, мне немного полегчало. Однако я все еще был не в себе, и поэтому, чтобы Варя не увидела меня в таком состоянии, добрел до лестницы и сел на грязную ступеньку. Вспомнил рекомендации психолога в такие моменты и, зацепившись взглядом за почтовые ящики, начал медленно их считать. Пересчитав ящики, я оглядел подъезд в поисках того, на чем еще можно зациклиться. Ничего не найдя, начал бормотать себе под нос стихотворение.

— 'От боли сердце замереть готово,

И разум на пороге забытья,

Как будто пью настой болиголова.

Как будто в Лету превращаюсь я', — вспомнились мне строки из «Оды соловью» Джона Китса.

Я помнил это стихотворение до конца, но, не дойдя и до середины, осторожно поднялся и побрел к выходу из подъезда — если задержусь, Варя и мама подумают, что со мной что-то случилось, поднимут тревогу и побегут меня искать, а этого нельзя допустить. Для них со мной все хорошо. Для всех со мной должно быть все хорошо, ведь, чтобы снова вернуться в строй, я должен быть полностью здоров.

Увидев машину Вари, припаркованную недалеко от моего подъезда, я натянул на лицо улыбку и поспешил к девушке.

— Привет, — поздоровался я, открыв переднюю пассажирскую дверь.

В салоне Вариной машины пахло свежестью, будто она только что постирала чехлы на сиденьях.

— Привет, — настороженно глядя на меня, произнесла Варя. — А где твоя мама?

— Решила дать нам побыть наедине, — сказал я, пристёгиваясь.

Варя усмехнулась и завела двигатель.

— Так бы и сказал, что устал от нее.

— Я сказал правду. Зачем мне тебе врать?

Девушка пожала плечами — такими хрупкими и миниатюрными, как и вся она. Я представлял, что она небольшого роста и комплекции, но не настолько. Однако в ней не было угловатости и чрезмерной худобы. Фигура Вари была изящной, округлой и чертовски манила.

— Не знаю, — сказала Варя, выезжая со двора. — Может, у тебя есть на то какие-то причины. Но я тебя не виню. Кто я такая, чтобы винить тебя за то, что ты мне врешь или что-то от меня скрываешь?