Книга Позвольте представиться!, страница 75 – Роман Брюханов, Анастасия Лютикова, Майк Гелприн, и др.

Старушка громко, неприятно захихикала.

– Как сказал, что денег у меня нет. – Она обтерла лицо платочком. – Я мигом сумку раскрыла. В душе защемило: пусто, ни рубля! Хотела расплакаться, а мужчина деньги протягивает. «Пересчитайте», – говорит. А мне ведь неудобно пересчитывать, растерялась, не знаю, что и сказать. Смотрю на него, слезы благодарности на глаза наворачиваются и – поцеловала его в щеку. «Спасибо большое», – благодарю я, а слезы так и текут. «Вы на почте возле окошечка деньги оставили, я всю дорогу за вами бежал, – говорит мне, – а вы, наверное, меня испачкали. Моя старуха ругаться будет». Посмотрела: на щеке и вправду след помады. Стерла платочком. Вот, только пожилые так поступают, ведь молодые вряд ли стали догонять, а деньги бы оставили себе. Пожилые – честные, такое время раньше было, да и моральные принципы у людей моего возраста другие…

Старушку мало кто слушал, но это, очевидно, ее нисколько не смущало. Она повторялась, как-то дребезжаще противно хихикала и изредка поглаживала пьяного парня по плечу. Постепенно меня оттеснили от нее.

Старушка с парнем вышли на моей остановке. Парень оперся на руку женщины, их сильно пошатывало. Не зная, что они совершенно чужие друг другу люди, я подумал бы, что это мать ведет домой своего загулявшего сына.

Я немного задержался на остановке, прикуривая сигарету на ветру, но затем начал их нагонять. И внезапно увидел. У меня замерло сердце, перехватило дыхание, растерявшись, я застыл истуканом на месте. Все произошло мгновенно. Рука старушки едва уловимым движением залезла в карман парня, вынула оттуда бумажник и положила его в карман своего пальтишка. Я хотел крикнуть, но непослушный язык сжался, закостенел. Тем временем старушка с парнем вошли в арку дома. Опомнившись, я бросился за ними. Но опоздал. На лавочке у одного из подъездов в одиночестве сидел этот парень и натужно блевал.

Сбив плевком с подсолнуха недовольно зажужжавшего шмеля, я шагнул с крыльца на поросшую мягкой люцерной лужайку. Поднял голову и зажмурился, подставив подбородок, заросший недельной щетиной, ласковому летнему солнышку.

Чирикали воробьи, хватая на лету зазевавшихся комаров, стрекотали кузнечики в поиске любви, и сладкой музыкой для моего израненного сердца негромко кудахтали мои хохлатки. С год назад, решив окончательно отойти от дел, я прикупил небольшую ферму недалеко от Города. Всю жизнь мечтал о такой идиллии. Коровки мычат на лугу, роняя теплые лепешки, розовощекие селяночки плетут веночки из колокольчиков и водят хороводы, по ночам прыгая через костер, а тонкий пастушок в картузе наигрывает им на свирели «Утро» из «Пер Гюнта».

Кр-р-расота, пасторальщина. Не то что вся моя жизнь до этого. Полтора десятка лет крови, километры вывалившихся кишок, трупы, пороховая гарь, вонь застарелых портянок и страха.

Вы угадали, я солдат. Точнее, офицер. Еще точнее – теперь уже бывший. Бывший командир Особого отряда ударно-штурмового батальона войск специального назначения Третьей армии Объединенной Конфедерации майор Джон Р. Ди Гриз.

«Р означает Рембо». Мой родитель № 2, старый хрен, обожал древнюю французскую поэзию, чтоб ему в аду черти дровишек подкинули.

Много где повоевать пришлось. Мы продирались сквозь непроходимые джунгли Апохерейона-5, гнили заживо в кислотных болотах Писюндры, подыхали от жажды в пустынях Сахариуса. На Ферзионе-17 я потерял ногу, полгода отращивал ее в госпиталях и решил – хватит. Хватит убивать во славу Империи. Я подал в отставку, вернулся на Терру и не успел сдать документы в Государственную Канцелярию, как тут нас всех и хлопнуло.