Онлайн книга «Мю Цефея. Шторм и штиль»
|
В третьей — всюду лежала толстая пыль, как жир пустоты, так как в ней никто никогда не жил. И мне нравилось это лучше, чем отчий дом, потому что так будет везде потом. А четвертую рад бы вспомнить, но не могу, потому что в ней было как у меня в мозгу. Значит, я еще жив. То ли там был пожар, либо — лопнули трубы; и я бежал. (И.Б.) В зале жиденько хлопают. Я не хлопаю. Мне не понравилось это стихотворение. Мне хочется бесконечно возражать ему или разбить о лысую голову чтеца что-нибудь тяжелое. Внезапно хлопает дверь бара, и в помещение влетает почтальон Ириска. Он рыщет взглядом по столикам и находит меня. Он красный и как будто чем-то смущен. — Господин Хесус, простите старика, очень срочное телеграмическое письмо, — шепчет он и вручает мне конверт со штемпелем муниципальной полиции района Серых Гор. Именно туда уехала Соледад на съемки уже месяц назад и с тех пор не выходила на связь. Я забросил всю работу и прочесал Серые Горы вверх дном, но не смог ее найти. Письмо от серогорской полиции может значить только одно. Я не хочу его вскрывать. Я лучше его сожгу и себя сожгу. Допиваю коктейль залпом и взглядом ищу конферансье, который регулирует поток поэтов на сцене. — Уважаемый, я хочу выступить. — У нас должен быть еще участник, но он куда-то запропастился… Если вы быстро, — шепчет юноша в берете с енотовым хвостом. — Быстро. Я вылезаю на сцену, пошатываясь. Я не похож на типичных посетителей этого бара, и взгляды людей обращаются ко мне. В их глазах любопытство. — Это про одного человека. Или не человека. Не знаю. Короче, слушайте, — говорю я. иногда приходит ко мне в субботу злится, хлопает громко дверью устраивает маленькие сценки жалуется что я в нее не верю и недостаточно объективно оцениваю ее работу а это ухудшает самооценку потом замолкает просит стакан воды она начиталась где-то психологической ерунды и говорит что я токсический психотип (кстати это неправда) что у меня рожа как будто я пришел с войны с маленькой глупой и негероической войны после общения со мной неприятный осадок и чувство вины кроме того у меня в комнате вечно бардак с кем-то другим можно а здесь вот не надо так поэтому заглядывает ко мне все реже и не исключено что этот визит последний на прощание она с сомнением говорит что меня прощает (как будто я просил меня прощать!) советует сделать зарядку нащупать магистральную нить (я каждый день прошу меня простить) берет с полки какую-то книгу говорит что вернет но не возвращает В зале виснет молчание. Зрители ждут какой-то кульминации, но я отвешиваю поклон и сваливаю. Мне мало кто хлопает. Мужчина с лысым гнездом хлопает, хоть и не очень активно. Мне становится стыдно перед ним и стыдно за то, что у меня такие плохие стихотворения. Хмель сходит, я краснею и убегаю из бара. 7 Я сижу на кухне. Передо мной два нераспечатанных письма. Пока я их не открыл, это все не считается, правда ведь? Пока я их не открыл, это все может быть чем угодно. Если я никогда не открою, то ничего никогда и не случалось. В дверь звонят. Да кто же там, вашу мать? Это почтальон Ириска. Он небывало сосредоточен и серьезен. Он смотрит на меня очень внимательно. Не шамкает, не пританцовывает. Смотрит, как будто знает что-то очень важное. — Тяжело? — спрашивает Ириска. — Тяжеловато, старик, — отвечаю я еле слышным шепотом. |