Книга Мю Цефея. Делу время / Потехе час, страница 34 – Александра Давыдова, Юлия Рыженкова, Сергей Лебеденко, и др.

Утром нестерпимо заболела голова, словно внутри вдруг вылупился злой птенец и теперь противными коготками выцарапывался из черепа. Петр, морщась от настырной боли, выбрался из барака в немилосердную ветреную серость. Его товарищи, почти неразличимые в своих вылинявших робах, пошатываясь, двинулись шеренгой в столовую. Петр встретился взглядом с товарищем по сушилке, номером две тысячи сто семьдесят пятым, сухо кивнул и тут же согнулся пополам от неожиданно яркой вспышки боли. Жестокая птица наконец вырвалась из черепа, и его сознание как будто раскололось надвое, превратив самого Петра в отстраненного наблюдателя собственной муки. К его корчившемуся на обледеневшей скале телу подбежал надзиратель и почти заботливо склонился над ним. Кто-то послал за доктором. Петр с высоты далекого свинцового неба видел, как в кольцо обступивших его заключенных вошел высокий человек в белом халате с торопливо наброшенным сверху бушлатом, поднял его тело за плечи и потащил к лазарету. Затем Петр рухнул в милосердную черноту.

Очнулся он в палате без окон, тускло освещенной желтой лампой, в непривычном одиночестве и тепле. Попробовал приподняться с койки, но мир вокруг тошнотворно покачнулся, и багровая волна боли ударила в затылок. Петр глядел в тоскливый потолок палаты, шли часы, из коридора раздавались чьи-то приглушенные стоны, боязливые перешептывания медсестер с неразличимым и потому зловещим смыслом. Наконец Петр услышал уверенные шаги, металлический звон ключей, дверь в его палату отворилась, и из тени коридора в палату вошел врач.

─ Как ваше самочувствие, Петр Иванович? ─ В мягких интонациях врача была искренняя участливость, столь необычная для лагерного обитателя. Тонкая кожа, почти такая же белая, как безупречной чистоты ткань халата, и умные птичьи глаза. Странный он был, врач Юдин, и говорили о нем разное. Он был прислан совсем недавно, и его прибытие зловещим образом совпало с участившимися случаями смертей в Чертовой Пасти. То ли сам доктор в своем неусыпно охраняемом лазарете людей изводил, то ли послан в это злополучное место в качестве святого спасителя по распоряжению руководства ─ все могло быть, одно Петр наверняка знал: никто из лазарета никогда не возвращался. Кроме Семена-мертвеца, который тогда в шахте… померещился.

─ Да как вам сказать, доктор. ─ Петр вздохнул. ─ Помираю вот помаленечку. ─ В голосе слышались какие-то тревожные тонкие свисты. Впрочем, здешняя едкая пыль именно так и начинала убивать, медленно превращая легкие в кровоточащую ветошь.

─ Ну что вы, Петр Иванович, вы еще меня переживете. ─ На скорбном лице доктора мелькнула задумчивая улыбка, будто он по-настоящему верил в эту вежливую ложь. ─ Дайте-ка я взгляну на вас поближе.

Доктор наклонился к самому лицу Петра и неприятными холодными пальцами отодвинул веко, что-то там в глазу рассмотрел нехорошее.

─ Скажите, друг мой, вы хорошо спали в последнее время? Не бывает ли у вас… скажем так, странных видений?

Петр вздрогнул. Он никому не рассказывал про ту смену с мертвым товарищем, скажут — тронулся совсем, еще насильно в чертов лазарет сошлют на опыты во славу отечественной медицины. В общем, пошел Петр вечером к надзирателю, наплел что-то про добавочный паек в сушилке, который бы ему ох как не помешал, ну и перевели его из шахты. Там, в этой самой сушилке, всегда людей не хватало, уж больно скоро тамошние работники уходили на покой.