Книга Мю Цефея. Делу время / Потехе час, страница 72 – Александра Давыдова, Юлия Рыженкова, Сергей Лебеденко, и др.

— Значит, дороже, — сообразил Бабулин.

— Именно. Ну, и, в конце концов, не зря же я новую специальность получал, верно?

В ординаторскую влетела медсестра Сонечка с огромными, в пол-лица синими глазами.

— Опять? — спросил Голубь.

— Еще трое. — Сонечка всхлипнула.

— Трое… что? — осторожно поинтересовался Бабулин.

— Признались в любви.

— И чего же в этом страшного? — Травматолог, до того вальяжно полулежавший на диване, подтянулся и изобразил улыбку, показав прокуренные зубы. — Радуйтесь, царица!

— Это ненадолго, — успокоил Голубь и травматолога, и царицу. — Завтра всем троим стрелы удалим, они и забудут.

— Как же, забудут. — Сонечка шмыгнула носом. — Тот, из пятой вип, до сих пор за руки хватает. А он же мне в прадеды годится!

— Ему всего сорок два, — укоризненно заметил Голубь, приглаживая три волосины на лысине.

— А я про что?!

— Он богатый. Занимает важный пост.

— Да? — Сонечка перестала шмыгать. — Сразу бы так и сказали. Тогда он еще ничего, в самом расцвете…

Она расстегнула две верхние пуговки короткого халатика и медленно выплыла в коридор.

— Такие вот катушки с кетгутом, — начал было Голубь, но вдруг лицо его перекосилось, он дернул друга за руку и крикнул: — Под стол!

Бабулин не двинулся с места. Челюсть его отвисла, а взгляд не смог оторваться от сидящего на форточке пухлого — и, главное, голого (в марте, ужас-ужас!) — пацана с луком и стрелой.

Через мгновение зазевавшийся травматолог пал жертвой юного хулигана.

— В операционную! Живо! — скомандовал Голубь, машинально считая бабулинский пульс.

Но у травматолога словно выросли крылья. Он поднялся, вырвал руку, подошел к окну и увидел, как в небе парят еще с десяток розовых младенцев в поисках жертв.

— Они же простудятся.

Это было последнее, что он произнес перед тем, как его уволокли-таки на клизму.

Голубь, кардиохирург, специалист по извлечению стрел Амура (именно так звучала его новая специальность), вытащил из сердца друга розовую стрелу с оперением в виде сердечка, полюбовался на нее, мысленно прикинул надбавку за сложность операции и благоговейно вымолвил:

— Высокие, высокие технологии.

Привычный гам пассажиров метро заполонил «Павелецкую». Хоть утренний час пик давно миновал, поезда уезжали битком, и толпа на станции почти не убывала. Тем обиднее было услышать, что посадки на мой поезд нет. На самом деле, люди в него садились, но лишь избранные.

Режим спецпосадки мне все еще казался чем-то магическим, за полгода работы машинистом я так и не привык, что «пустые» вагоны любого поезда могли оказаться на самом деле не пустыми, а просто с другими пассажирами, теми, у кого есть допуск на спецпоезд. Все остальные искренне считали, что состав идет в депо.

Мой дневной рейс не пользовался особой популярностью. Ну что ж… ждать больше нельзя — график.

— Поезд следует до станции «Площадь Ференца Деака». Осторожно, двери закрываются, следующая станция — «Петроградская», — объявил я, двери стукнулись друг о друга, и колеса загрохотали, раскручиваясь все быстрее.

Когда я работал обычным машинистом метро, я не замечал отметки светящейся краской в туннелях. Или замечал, но не обращал внимания: мало ли различной маркировки для рабочих! Теперь же они стали моими взлетными огнями. Видишь эти красные полосы — включай спецдвигатель!