Книга Мю Цефея. Делу время / Потехе час, страница 75 – Александра Давыдова, Юлия Рыженкова, Сергей Лебеденко, и др.

Родина по-прежнему нуждалась в старой гвардии.

Рабочих виз у них нет. Строго говоря, визы и не нужны — мир изменился, и работой теперь считается то, за что платят, но за столько лет они привыкли подходить ко всему скрупулезно.

— В следующем году надо бы уже получить, — говорит старик.

— Надо, — соглашается мужчина, — а то вдруг не пропустят.

— Зачем?! Всегда же пропускали! Не могут не пропустить! — для проформы пытается спорить юноша, но в итоге соглашается: — Но если надо, то получим, конечно.

Время идет. Разговор о визах превращается в традицию. Вплоть до декабря они только и рассуждают о том, когда следует получать визы и разрешения на работу, какие документы нужно заполнять, что писать в анкетах, а также кого указывать в качестве работодателя.

Потом наступает декабрь, и становится не до бумаг — они отправляются в город, и начинается работа.

Юноша — как самый расторопный — ходит по парфюмерным магазинам. Он начинает с крошечных лавочек на окраинах, затем обходит сетевые супермаркеты, в итоге добираясь до бутиков с эксклюзивным товаром. Везде он спрашивает ароматы из последних коллекций — тех, что были созданы в этом году, но с обязательным условием: духи должны содержать ноты мирры и ладана. Окутанный ароматами, он перемещается по городу — от магазина к магазину, — и за ним тянется шлейф, благоухающий миррой и ладаном. Город наполняется запахом мирры и ладана. Город дышит миррой и ладаном.

Мужчина — как самый обстоятельный — занимается золотом. Он забирается как можно выше: на обзорные площадки, на крыши небоскребов, которых в городе с каждым годом становится все больше, — так, чтобы были видны золотые купола. Если сияние золота кажется ему недостаточным, он разгоняет тяжелые декабрьские облака и, зачерпнув ладонями солнечные лучи, бросает их на город, пока на серых стенах не засияют золотые блики.

Старик — как самый опытный — ждет. Он ждет, когда город пропитается ароматами мирры и ладана, когда зимняя мгла будет разбавлена вкраплениями золота. Он ждет, когда город погрузится во тьму, глубже которой, кажется, нет ничего, и где лишь купола служат маяками. Тогда он встает из кресла, подходит к окну и распахивает его. Он простирает руку к небу и, отдернув завесу тьмы, являет погруженному во тьму городу звезду — или краешек, или отблеск звезды, если погода не позволяет. Мир изменился, и с погодой порой приходится считаться.

Юноша, мужчина и старик — каждый в своей точке города, где им является звезда, — протягивают к ней руки и восклицают:

— Младенец рождается, славьте!

Ветер подхватывает их голоса и разносит по городу, освещенному звездой, отражающейся в золоте куполов, по городу, пропитанному миррой и ладаном. Тьма отступает. Юноша, мужчина и старик улыбаются — работа проделана, можно возвращаться домой.

Рабочих виз у них нет, но мир изменился.

Сколь бы ни было велико искушение, не строй дом свой в долине, мой мальчик.

Заповедь моряков

Вы подумаете, что дед ваш совершенно выжил из ума, раз отвлекся от цифр и ударился в беллетристику. Но чем больше сгибаются мои плечи под грузом лет, проведенных за счетами и книгами записей, тем более я становлюсь сентиментален. Закрывая глаза, я все чаще вызываю в памяти давно утраченный город своей юности: розоватые стены домов, разогретые солнцем улицы, наполненные жизнью с утра и пустеющие к полудню, когда жара становится неприятной, длинные синие тени, ползущие вечерами по остывающему песку. Я помню знакомые звуки: шипение масла в уличных жаровнях, гул голосов в прохладном подвальном трактире, шорох трав на холме под ветром.