Книга Мю Цефея. Игры и Имена, страница 143 – Александра Давыдова, Дмитрий Орлов, Александра Хохлова, и др.

5

…а в глубине его рационального выверенного механизма, оснащенного почти безупречным искусственным интеллектом, на окисляющихся контактах интегральных микросхем, в подкорачивающих проводниках, в триггерах и транзисторах зарождалась, как огромный пожар из искры, непредсказуемая, взрывная и такая бессмертная химия.

На водах черной реки пенились и лопались пузырьки. Берега цвели бодяком и иван-чаем, которые кое-где давали слабину и отступали перед разросшейся лещиной или ломаной ивой. Река резко изгибалась, и дальше, наваливаясь на самый берег, росли высокие ели и тоскующие по солнцу березы. Старая, обожженная ель несколько лет назад упала в воду, образуя что-то вроде заводи, темной и тихой, как омут. Тонкие беззаботно-живучие березы и чахлые, цвета пыльного малахита ели взбирались по склону, цеплялись друг за друга, переплетались кривыми стволами и превращались в древесную паутину. Золотые капли утреннего света тонули в угольной воде.

От скользкого берега, через старый бурелом, тянулась тропинка. И хотя жители соседних деревень здесь не ходили, от силы раз в год забредал грибник, но тропинка все равно была вытоптанная и незаросшая. Она приводила к перекошенной избе. По северной стене полз болезненно слизистый мох-сфагнум. Он будто на последнем вздохе вскарабкался по бревнам, а теперь устал и потихонечку скатывался вниз.

Подпрыгивая на корнях, пересекавших тропу (уже — другую, всеобщую, не тайную), к избе подъехали велосипедистки: молодая женщина и девочка лет двенадцати.

Женщина слезла с велосипеда и прислонила его к старому плетню. Девочка спустила длинные ноги с педалей и продолжила сидеть на седле. Она отстраненно обвела взглядом лес, чуть задержалась на старой избе и, заметив за краем обрыва широкую, изъеденную шафрановыми пятнами черную гладь реки, остановилась на ней. В глазах девочки промелькнул призрак живости.

Тем временем ее спутница обошла избу на кирпичных столбах. С улицы запросто можно было залезть в подпол. В дождливую погоду подвал, наверное, становился приютом для заблудшего зверья.

Присев, женщина прикоснулась рукой к земле, отковыряла кусочек, поднесла к носу, принюхалась, коснулась губами и, брезгливо хмыкнув, выбросила. Когда-то здесь жгли живое существо. Жгли, но не дожгли. Нет, не человека, конечно. Затем подошла к реке и долго хмурилась, глядя в чернильно-бурую воду, затянутую разорванным узором ряски. Безымянная река молчала, но женщина ей не доверяла. Она знала, что существо, которое жгли, умыкнуло в воду.

После женщина вдруг взбежала по крыльцу и толкнула незапертую дверь. Навстречу ей бесшумно вылетел рой мошкары.

Внутри пахло смолой, раскрошившейся от времени сушеной полынью и низкой грибов, которая одиноко висела у печи. Грибы уже совсем иссохли и превратились в черные сухарики, оплетенные молочной паутиной.

— Ладно, мы остаемся. — Женщина выглянула из-за двери.

Девочка недоверчиво слезла с велосипеда.

— Уверена?

— Нет, но я устала и хочу отдохнуть. Тебе тут понравится.

Девочка пожала плечами, прислонила велосипед и тоже зашла в дом. Что ж, старшей сестре виднее.

Они настолько часто меняли места, нигде не задерживаясь, что однажды девочка предложила присоединиться к цыганам. Те ведь тоже кочуют. Но старшая сестра отказалась, и тогда девочка сама сходила к ним. Но не успела она и слова сказать, как цыгане зашипели на нее, обозвали дохлой рыбой и пригрозили побить, если не уйдет. Так что если ежкина изба, то пусть ежкина изба.