Книга Мю Цефея. Игры и Имена, страница 150 – Александра Давыдова, Дмитрий Орлов, Александра Хохлова, и др.

Есения заплатила бы за жилье, но сейчас было туго с деньгами. Поэтому теперь они летовали нелегально в избе ведуньи и отвечали на дурацкие вопросы. Вляпались именно в то, чего так старательно хотели избежать. Вернее, избежать-то хотела Есения, Еве — все равно.

— Аграфена Борисовна? Она утонула. И что?

— Ведьмы часто тонут, не находите?

— Не нахожу.

Есения вперила внимательный взгляд в Германа. Зачем эта таинственная встреча? Зачем эти традиционные ведьминские намеки? Нет, если бы он просто хотел передать послание умершему родственнику, то так бы сильно не заморачивался. Он что-то задумал, как голодный сом, притаившийся на дне.

— Вы сказали, что у вас какое-то дело. Так говорите какое.

— Ладно, ладно. А вы нетерпеливая. Не очень хорошее качество, суетное, а за суетой люди обычно не видят самого главного, — улыбнулся Герман. — Но я вам сначала про Аграфену Борисовну расскажу.

Герман вытащил из кармана маленький брелок на шнурке: вырезанную из дерева рыбку, уже потемневшую от времени.

У Есении точно сердце остановилась. На мгновение или несколько она потерялась, будто оказалась в другом месте, не здесь, а в темной душной комнате, где закончился воздух, и ты последние секунды, из последних сил колотишь в дверь, и дверь открывается, и через нее на тебя обрушивается поток грязной воды, вязкой, илистой, и ты погружаешься в нее, как заживо погребенная в болоте.

«Значит, Аграфена Борисовна знала, что мы приедем».

Когда Евы еще не было на свете, Есения познала тягу к воде. И испугалась: вода темная, зыбкая, захлебнешься, легкие наполнятся горечью. Каждую ночь ей снился один и тот же кошмар, где она падала с высокого берега в глубокую черно-угольную, как ночная пещера, воду, как водоросли мокрыми языками обвивали ее ноги. Есения пыталась всплыть, но ее крепко держали речные цепи, потом кружил водоворот, и уже было непонятно, в какую сторону плыть. По утрам Есения плакала и просила маму сделать так, чтобы вода не забирала ее, Есению. Вода все манила и манила, раскрывала перед ней, как могила, земляное нутро, сверкала вечным забвением, шептала. Шепот воды глубоко проникал в сознание, будто ты уже захлебнулась и лежишь на дне. Мама прижимала к себе и гладила по голове. Мама плакала. Ее слезы падали на дочь, и та даже в слезах видела отражение черной воды и оттого боялась и вырывалась из материнских объятий. Они ненадолго поехали в деревню — маленькая Есения не запомнила какую, — мама с кем-то говорила, с женщиной. Есения об этом и не вспомнила бы, если бы Герман не показал ей рыбку. Да, мама говорила с ведающей. Та ей что-то пообещала. Они ушли. Мама вернулась одна, обняла Есению так крепко, как никогда раньше не обнимала. По маминому лицу змеились дорожки высохших слез. Через девять месяцев мама родила Еву и умерла родами. Шепот и зов, которые слышала Есения, стали глуше, почти замолкли. Но когда Есения взглянула на Еву, то по ее глазам поняла, что Ева слышит реку.

Вместо нее.

Есения никогда не задумывалась, что именно сделала мама. Когда мама только вынашивала Еву, у нее появилась деревянная рыбка на шнурке, которую она носила на шее и часто подолгу держала в руке, прижимая кулак к груди и смотря куда-то вдаль.

Такую же рыбку показал Герман, Есения сняла с шею вторую.