Книга И смех, и грех, и… Два соседа, страница 25 – Ольга Дашкова

Ни сообщения, ни звонка, ни единого слова – они просто растворились, как дым от того пожара, в котором так героически спасали лошадей.

Сижу в своей маленькой кухне, снимаю видео для канала, показывая, как испечь имбирное печенье. Мой широкий свитер скрывает живот, который уже заметно округлился.

Я беременна, и это мой секрет, который знают только врач в городе и дед Аркадий, мой сосед, ворчливый, но верный. Я взяла с него слово, что он не скажет Максу, своему внуку, ничего.

Не потому, что я хочу скрыть это навсегда, а потому, что не хочу, чтобы они вернулись из жалости. Если бы они меня любили, они бы уже были здесь. Пять месяцев – это слишком долго, чтобы верить в их обещания, в их взгляды, в их «ты наша, Алина».

Они такие же, как Олег, только хуже, потому что они не просто ушли – они разбили мне сердце, оставив в нем частичку себя.

Раскатываю тесто, посыпаю его сахарной пудрой, стараясь держать голос ровным для камеры. Подписчики любят мои рецепты, мою улыбку, мою уютную Козловку, но они не знают, что за этой улыбкой – пустота.

Рассказываю, как смешивать имбирь с медом, как важно не переборщить с корицей, но мои мысли где-то далеко. Думаю о том, как Макс смеялся, когда перевернул миску с мукой, как Дэн смотрел на меня своими темными глазами, будто видел душу.

Я ненавижу их за то, что они сделали меня слабой, за то, что я позволила себе влюбиться, несмотря на все стены, которые я возвела после неудачных отношениях. Но я ненавижу и люблю их еще больше за то, что они оставили мне ребенка – их ребенка.

Врач сказал, что это девочка, но я не верю до конца, пока не увижу ее, не прижму к себе. Она будет моей, только моей, и я научу ее быть сильной, не то что я, которая плачет по ночам и начинает жалеть себя.

Слезы наворачиваются на глаза, и я не могу больше притворяться. Выключаю камеру, бросаю скалку на стол, позволяю себе минутную слабость. Слезы текут по щекам, горячие, как тот пар в бане, где мы были втроем, где я чувствовала себя их королевой.

Я плачу, потому что они ушли, потому что не вернулись, потому что я одна, и потому что, несмотря на всю боль, я люблю их. Мое сердце – предатель, оно цепляется за воспоминания, за их смех, за их руки, за их слова.

Но я сильная, я справлюсь, я должна справиться. Вытираю слезы, глубоко дышу, и в этот момент слышу, как к дому подъезжает машина. Мое сердце замирает, и я настораживаюсь.

В Козловке мало кто ездит, когда уже стемнело, особенно в такую метель.

Встаю, беру ружье, которое всегда стоит в углу у двери – дед Аркадий настоял, чтобы я держала его заряженным после той ночи, когда Макс и Дэн уехали. Снег за окном усиливается, ветер воет, и я слышу шаги на крыльце. Кто-то стучит в дверь, и я кричу, не открывая:

– Проваливайте! Кого там черт принес в такую погоду?

– Алина, это мы, – доносится голос Макса, я замираю. Его голос, такой знакомый, такой теплый, режет меня, как нож. Я слышу Дэна, его низкий, хриплый тембр:

– Алина, открой. Нам нужно поговорить.

Мое сердце колотится, но не от радости – от ярости. Они смеют являться сюда после пяти месяцев молчания? После того, как бросили меня, как будто я была просто приключением?

Распахиваю дверь, держа ружье наготове, и целюсь в них. Они стоят на пороге, Макс с его вечной ухмылкой, Дэн с его серьезными глазами, оба покрытые снегом, но живые, настоящие. Хочу броситься к ним, но вместо этого крепче сжимаю ружье.