Книга После развода. Бывшая любимая жена, страница 124 – Анна Томченко

За эти два года он тоже изменился. Я бы хотела сказать, что Родион повзрослел. Но Родион— постарел. Бешеный блеск, искры в глазах исчезли. Появился лютый холод. Первый раз я подошла к Адаму и дрожащим голосом спросила:

— Что ты с ним делаешь?

— Я ничего с ним не делаю. — Спокойно ответил бывший муж. — Это с ним жизнь делает. Он взрослеет.

— Он стареет.

— Нет. Он становится мужчиной. Заматеревшим, опасным мужчиной.

Я не знала, как на это реагировать, но с каждым годом Родион все сильнее и сильнее становился похожим на Адама. Причём у Адама было какое-то своеобразное чувство меры. Родион же все чаще и чаще даже на таких совместных семейных посиделках был хмурым, как гроза и только когда смотрел на дочь, либо на свою няню— во взгляде что-то светлело. Я не знала пока, что именно. Поэтому просто наблюдала, не желая и не имея права лезть.

В то время как Назар…

С Назаром все было тяжело. Ему самому было тяжело. И Софии было тяжело. Наверное, поэтому они не развелись. И это страшно, что настолько сильно жизнь всех переломала, перетрясла, что единственное, что оставалось всем— держаться друг за дружку.

София с Назаром держались и казалось, становились сильнее вместе. Назар прикрыл все свои стартапы. Вышел на удалённую должность к Адаму.

Почему?

Потому что после Израиля он не хотел выходить на работу и отсутствовать в жизни Софии и Кирилла. Я смотрела, как он с трепетом и затаённым страхом учится обращаться с малышом, а сейчас я смотрела, как он с какой-то гордостью и необъятным счастьем кружит сына на руках. И Кирилл смеялся. Просто не говорил.

— Мама. — подлетел Миша, врезаясь мне в ноги. — Мама.

Он протянул самосвал, на котором не хватало одного колеса. Я присела на корточки, погладила сына по голове и вздохнула.

— А папа, что сказал?

Миша развёл ручки в стороны и пожал плечиками.

— Маме дай.

Я вздохнула.

Сегодня был один из тех выходных, когда вся семья была в сборе. Все приехали. И поэтому дети развлекались, как могли. Ведь на заднем дворе было все оборудовано исключительно для детей. Адам как будто бы показывал, что теперь есть какая-то целостность и понимание.

Теперь не будет так, как раньше.

И нет, меня это не пугало. Я просто понимала, что по нему прилетело очень сильно. И обжёгшись на молоке, он теперь в любом случае на воду всегда дул.

Я сходила с сыном, поискала в детском манеже колесо от самосвала. Не нашла. Пошла в сторону Адама, который был занят с отцами — обсуждали строительство небольшого летнего домика на дальнем краю участка.

Адам засунул руку в карман летних брюк и вытащил оттуда бедное колесо от самосвала. Миша взвизгнув, дёрнулся к отцу и повис у него на штанине. Адам наклонился, поймал его и поцеловал в щеку.

— Проказник. — Вздохнул, улыбаясь как-то особенно мягко.

Свёкр покачал головой и дотронулся кончиками пальцев до спинки Миши, погладил.

Свекровь — вторая мама. С ней было тяжело. Она пришла в себя в Польше. Стабилизировали состояние настолько, что она даже сама смогла выйти из машины, когда они вернулись в Россию. Только вот все равно последствия были необратимыми. Она многое забывала, очень быстро уставала. Я понимала, что это нормально для её возраста, для её диагноза— это нормально. Но смотреть на такое было тяжело. Она постоянно путала Мишу и Кирилла. Называла Родиона Назаром. Но это все ничего. Самое главное— она была с нами.