Книга Измена. Ты не защитил меня, страница 29 – Энди Дорн

До того дня, когда все не рухнуло.

Встаю с дивана, шатаясь. Иду на кухню, достаю из холодильника пиво. Виски кончился, а трезветь не хочется. Боль в трезвости невыносима.

Завтра нужно идти на работу. Завтра Вика будет сидеть в приемной, улыбаться своей хищной улыбкой и ждать, когда я позову ее к себе в кабинет.

Но я не позову. Больше никогда не позову.

Потому что теперь знаю цену своих игр. Знаю, во что обходится желание сидеть на двух стульях.

Мой сын мертв. Моя жена ушла. И виноват в этом только я.

Я убийца. Убийца собственного счастья.

Будильник звонит в семь утра. Голова раскалывается, во рту вкус протухшего пива. Встаю с дивана. Я так и заснул на нем, обнимая плюшевого мишку.

Принимаю душ, бреюсь, надеваю костюм. В зеркале отражение незнакомого мне человека: осунувшееся лицо, красные глаза, дрожащие руки. Но надо идти на работу. Надо жить дальше, хотя не понимаю зачем.

В офис приезжаю к девяти. Вики нет на месте. Она частенько опаздывает, пользуясь своим положением.

В половине десятого дверь кабинета открывается без стука. Входит Виктория.

Она выглядит как всегда безупречно. Облегающее черное платье, высокие каблуки, волосы уложены в идеальные локоны. Улыбается уверенно, хищно. Видимо, думает, что пришло ее время.

— Привет, дорогой, — говорит она, закрывая дверь на ключ.

Я поднимаю глаза от документов и смотрю на нее. И понимаю: меня тошнит. Физически тошнит от ее присутствия.

— Убирайся, — говорю тихо.

Вика смеется, наверное, думает, что я шучу. Идет к моему столу, обходит его и встает рядом со мной.

— Ну что ты такой грустный? — Она кладет руку мне на плечо. — Я понимаю, тебе сейчас тяжело. Но посмотри на это с другой стороны.

Ее пальцы скользят по моей шее, и я отшатываюсь, как от змеи.

— Макс, милый, неужели ты не понимаешь, что все к лучшему? — Вика наклоняется ко мне, ее духи бьют в нос.

— Наконец-то ты свободен! — продолжает она своим медовым голосом, и каждое слово словно кислотой обжигает мне душу. — Никаких обязательств, никаких детских криков по ночам, никаких пеленок и бутылочек. Только мы с тобой. Разве не об этом ты мечтал?

Она говорит о моем сыне как о помехе. О том, что его смерть — это освобождение. И что-то во мне ломается окончательно.

— Ты теперь снова холостяк, — Вика улыбается торжествующе. — Никто не будет звонить тебе каждые полчаса, спрашивать, где ты и с кем. Никто не будет ныть о токсикозе и требовать внимания. Только мы, наша свобода, наша страсть…

Она медленно садится мне на колени, обвивает руками шею. Ее глаза горят предвкушением, она думает, что сейчас я прижму ее к себе, как раньше. Что скажу, как она права, как я рад избавиться от семейных оков.

— Представляешь, какая у нас теперь будет жизнь? — шепчет она мне на ухо. — Никаких ограничений, никаких запретов. Ты же всегда говорил, что семья — это клетка. Что тебе нужна свобода.

Она говорит о моем горе как о подарке судьбы. О смерти моего сына как о счастливой случайности.

— Макс, ну что ты молчишь? — Вика отстраняется, смотрит мне в глаза. — Я же знаю, что ты чувствуешь облегчение. Эта твоя Ксения была такой пресной. Скучной. Теперь мы можем быть вместе официально.

— Заткнись, — прерываю я ее, и мой голос звучит так холодно, что она вздрагивает.

Но Вика быстро приходит в себя, снова улыбается. Наверное, думает, что я просто в шоке, что скоро пойму, как мне повезло.