Книга В очереди за счастьем, страница 102 – Натали Лав

Это я, конечно, зря. Мальчишка высокий, раскаченный. занимается единоборствами. Впрочем, они все тут чем-то занимаются. Их папы растят подобие себя. Улучшенные версии.

— Мелочь, иди учиться. И не приставай к взрослым мальчикам.

— Я и не пристаю, — шиплю на него гадюкой, отодвигаясь от объекта своего обожания. Врезалась я в Матвея и правда случайно. Последнее время слишком много думаю о том, что наша жизнь катится не туда.

— Ден, не пугай ребенка, — смеется Матвей.

Это почему- то обижает. Хотя я их обоих понимаю. С высоты их восемнадцати, крутых тачек, подаренных родителями на дни рождения, на которых они ездят в школу, пятнадцатилетняя я действительно еще очень и очень маленькая. Пусть и выгляжу старше. Но связываться с малолеткой никто из них не будет…

Обида, наверное, ясно читается на моем лице.

— Ладно, ладно, — Матвей, или как его зовут в местной тусовке, Мот, поднимает обе руки вверх, показывая, что признает свой промах, — Не пугай эту очаровательную девушку.

При этом улыбается… Боже, как он улыбается…

— Мот, выключай свои пикаперские штучки. Эту напугаешь, как же.

Мы пересекаемся с Денисом глазами. И, кажется, оба вспоминаем не слишком приятный эпизод из прошлого, когда он зашел в женскую раздевалку, в которой как раз переодевалась я. Замешкалась, была последней. И тут эта гора мускул. Я стояла топлес, закрылась руками. А он застыл и таращился, как идиот. Даже когда я потребовала выйти, он не ушел. Тогда я в него запустила дезодорантом. Попала по голове. Он меня выматерил. Зато неделю ходил с шишкой. Вообщем, мы не очень расположены друг к другу.

Пикаперские… Это слово, наконец-то, доходит до моего сознания. И я внимательно всматриваюсь в лицо Мота. Какова вероятность, что все это игра на публику? И забота? И приятный голос? И показываемое участие? Должна признать, что очень большая. Слухи про этих ребят ходят плохие. Тем не менее их компашка одиннадцатиклассников продолжает оставаться объектом воздыхания очень многих девочек. Ведь каждая свято верит, что она — особенная. И уж с ней-то точно ничего плохого не случится.

Голова моя бедовая включается всё же.

— Извини еще раз, — произношу сухо, — Чтобы не болтал твой друг, я случайно в тебя врезалась.

После этих слов быстро ухожу. И даже не замечаю, что синеглазый мальчик слегка опешил.

Большая перемена. Иду в буфет, оглядываюсь в поисках свободного места, но его не находится, поэтому с булочкой и стаканом кофе выхожу во двор школы. Устраиваюсь на одной из скамеек. Тепло, хорошо, птички поют. И телефон пиликает в кармане. Лениво откусываю булку, делаю глоток обжигающей жидкости и лезу за телефоном.

Сообщение обжигает. Как и кофе.

Это папа: "Прости меня, Соня. Я очень виноват. И безумно скучаю". Боль разливается в груди чем-то жалящим, даже тру грудную клетку. Но разве это поможет?

Пялюсь в экран, не зная, как поступить. Я была на него дико обижена. До трясучки. Но время прошло, я успокоилась. Только вот тоска не проходит. Может, у него тоже? Неужели он ничего к нам не чувствовал на самом деле? Все эти годы? С того момента как первый раз брал на руки сморщенными, красными комками?

"Соня, не молчи. Умоляю. Дедушка очень болен. У него инсульт. Он без сознания в больнице," — следующее сообщение заставляет крепче сжать телефон.