Книга Ты (не) моя, страница 62 – Натали Лав

У меня до сих пор сохраняются приступы сильной головной боли, появившиеся после аварии. Врачи наблюдают, ничего страшного не нашли, но когда это пройдет, сказать не могут.

Я стараюсь держаться. Возможно, для того, чтобы поправиться, нужно будет чуть больше времени, чем мне хотелось бы. Но мне есть, ради кого жить. Значит, я всё смогу.

Раздается звонок моего сотового. Уже по рингтону понимаю, что это мама. Тяжело мне с ней. Даже, наверное, тяжелее, чем с чужими людьми. Чужие люди, они — чужие. И от них ничего не ждешь. А тут — мать, от которой ни любви, ни тепла не дождешься.

Я стою у окна и смотрю на улицу. Там идет снег. Большими хлопьями. Тихо и спокойно, перекрываю всю суету человеческих судеб. Меня это зрелище успокаивает, и голова болит уже не настолько сильно. И даже отвечать матери нет ни малейшего желания.

Но она не отстанет, пока я не отвечу. Выключать телефон, также, как и блокировать её, я не собираюсь.

Поэтому, вздохнув, отхожу от окна и принимаю вызов.

— Ну, наконец-то! Нина, что ж я никак дозвониться не могу? Звоню, звоню… Где ты была?

— На процедурах, — лгу, не моргнув и глазом. а затем, чтобы быстрее завершит наше общение, перехожу сразу к делу, — У тебя что-то случилось?

— Даже не знаю, как тебе сказать. Унитаз у меня сломался. А на карточке нет ничего. Ты мне денег не можешь одолжить?

Ну, вот и началось. Очень сильно сомневаюсь, что у нее нет денег. Артур за то, что она шпионила за мной, был с ней весьма щедр. Да и отчим ей оставил наследство. Не всё, конечно, у него свои дети были, но достаточно, чтобы спокойно жить на проценты. если не шиковать.

— Мам, а у меня откуда? Я не работаю. В наследство еще не вступила…

Она меня перебивает:

— Но сама ты на что-то живешь.

— Меня содержит мой будущий муж и отец моего будущего ребенка…

— Так может, он и будущей теще поможет? Что ж я бедствовать должна?

— Мам… Егор не будет тебя содержать…

— А как я жить-то должна? — в её голосе уже отчетливо слышатся нотки возмущения.

— Насколько я знаю, Артур тебе щедро платил, чтобы ты помогала ему отравлять мне жизнь. Да и отчим не оставил тебя с голым задом. Я тебе содержать не должна и не буду, потому что ты со своим муженьком испортила мне всю жизнь. И тебе на то, как я живу, что меня бьют, как скотину, всегда было плевать, поэтому не нужно больше меня считать бесхребетной дурочкой и пытаться выплывать за мой счет. Этого больше не будет! — это, наверное, первый раз, когда я облекаю своё недовольство в слова. В те, которые должны были прозвучать давно.

Но звучат лишь сейчас.

— Ах, вот ты как заговорила… — она начинает распаляться.

— Я всего лишь сказала тебе правду. Ту, которую ты так любишь говорить мне.

— Ладно… Ладно, — почему-то не переходит на крик и обвинения, — Посмотрим, как ты запоешь, когда очередной мужик пнет тебя под зад. Тогда к матери приползешь… И в ножки будешь кланяться.

— Не приползу, мам. а знаешь почему? Потому что ты меня не примешь. Потому что, что бы у меня не случилось, ты всегда будешь думать лишь о себе.

— Тогда нам и говорить не о чем, — отзывается мать и отключается.

Вот в этом я с ней полностью согласна. Говорить нам действительно не о чем. Но это её выбор. И сделала она его давно.

Во второй половине дня ко мне приезжают Егор с Давидом, и я постепенно успокаиваюсь. Невозможно другого человека сделать таким, каким мы хотим, чтобы он был. Но терпеть к себе потребительское отношение тоже не стоит.