Книга Рецепт от безумия, страница 169 – Сергей Анатольевич Соболенко

Все молчали. Я напряженно ждал хотя бы слова. Тишина была полной. И вдруг от человека в костюме побежали слова, нет, мысли.

"Я не понимаю, куда попал, кто эти люди. Если бы можно было остаться с ними! Будь проклята суета!"

Потом фразы разлетелись на слова, слова — на звуки. Внезапно все пропало.

Что будем делать? — Фраза возникла над столом застывшей молнией.

Как скажете. Учитель!

Я понял, что люди, сидящие за столом, произнесли это одновременно.

Война или рабство.

Как скажете. Учитель!

Молния осталась над столом. Но внезапно дошло, что, не дрогнув, она повторилась. С Нямом не спорил никто. Незыблемость родовой школы была налицо. И тут я глубоко понял, что Ням решит все, касающееся корейцев и своей Школы. А японцы. Кто сможет запретить войну? Это та война, которая может кончиться только победой одной стороны.

Чужой человек вышел вместе с Учителем. Я почувствовал, что подобен выжатой мокрой тряпке. Силы ушли неизвестно на что. Заснул прямо за столом.

Меня толкнули в плечо. Рядом стояли Юнг и какой-то маленький кривоногий кореец.

Серый! — Юнг ухмыльнулся — На! Это твой ученик. Делай с ним, что хочешь. Украинец учит корейца корейской Школе — Юнг хохотнул и вышел из комнаты.

Я оглянулся и понял, что мы наедине с моим первым общинным учеником.

Утром Юнг толкнул меня в бок.

Ну ты и спишь! — сказал он.

Да у нас в городах все так спят.

Забудь про это! Этикет помнишь?

Святое дело! — ответил я. Спать хотелось жутко.

Поднимайся! — сказал Юнг.

Господи! — произнес я. — Самое мерзкое, что есть на свете, — это дисциплина.

— Ты думаешь, я ее люблю?

Верю, что нет.

Вставай! — Юнг снова пнул меня.

Не так больно!

Больно — не больно, но через пять минут надо быть на площадке. И попробуй только не выйти!

Ты что, совсем плохой? Школа прежде всего! Проснулся я оттого, что проспал. Мерзкое ощущение — когда знаешь, что ждут люди, а по законам школы будить не принято, ждут до последнего, даже если появишься вечером.

Я рванулся на выход. Да, проспал.

Лицо Общины было скучающим. Я ужаснулся. Судя по состоянию, ждали часа два.

Выскочив из тоннеля, я рухнул на колени. У Няма было жестокое лицо. Последнее, что осталось у меня от цивилизации, выветрилось раз и навсегда.

Ням начал говорить. Я не слышал. Ням говорил, это было видно, а я не слышал. Потом стало ясно, что он не говорит, только лишь лицо проявляет небольшую эмоцию сказанного. Ням говорил. Душа начала метаться в панике. Я не понимал. Я уже пропустил очень много. Сидя в толпе учеников, я схватился за голову и дико закричал. Очень хотелось понимать своего Учителя. Что же он говорит? Учитель подошел.

— Сядь! — произнес он. — Закрой рот! Двумя большими пальцами закрой нос, смотри на меня!

Я вдруг успокоился. Понял — нужно сделать, что говорит Учитель. Спокойствие вливалось медленно. Я сделал упражнение.

Губы Учителя оставались неподвижными, но слова звучали четко.

Сядь! — Он указал на мое место.

Спасибо, — ответил я, тоже не размыкая губ.

Война накрыла нас тяжелым вязким плащом. Стало понятно: речь, звук — они ничтожны. Расстояние — это проблема человечества. Расстояние между мной и Учителем стерлось раз и навсегда.

С Юнгом и своим новым учеником я зашел в келью, в которой жил десять лет назад.

Сегодня ночью вы, — объявил Юнг, — пойдете в дальнее убежище. И вы с Кимом будете учиться.