Онлайн книга «Памятка убийцы»
|
– Как Лиза – от вас? – Вы быстро схватываете. – Она усмехнулась. – Сказки чему-то учат. В сборнике Перро вообще каждой истории предшествует мораль, – заметил Гуров. Премило украшает детство Довольно крупное наследство, Сынку врученное отцом. Но кто наследует умелость, И обходительность, и смелость — Вернее будет молодцом, — процитировала Озеркина. – Так начинается «Кот в сапогах», – кивнул Гуров. Озеркина хмыкнула. – И половина ваших расследований! У вас было бы куда меньше работы, если бы дети усвоили, что нельзя говорить, куда идешь, незнакомцам. Набрасываться на чужое угощение. Грубить прохожим. И отправлять детей в лес одних. – Она помолчала и продолжила: – Я стояла у истоков русской литературы для кидалтов. И потом, в девяностые все можно было. Страна открывала новые горизонты массовой литературы, и библиотекари были вынуждены подвинуть на полках Чуковского и Сутеева. Тем более что мои книги были неплохи. Они учили подростков тому, чего не знали пионеры. Гуров улыбнулся: – Мой опыт показывает, что пионеры были весьма просвещенными в вопросах страсти. – Спасибо, – Озеркина легко кивнула, – что напомнили о нашей бурной молодости. Но мои книги учили тому, что абсолютная откровенность и страстность не менее опасны, чем отстраненность и скованность. Сдержанность разрушает тебя, откровенность – других. – Нужен компромисс? – Или власть. Она позволяет проявлять эмоции так, как хочется. И заставляет других считаться с этим. Око за око. Помните древнюю истину? – Мне кажется, вы и на своих детей смотрите как в Средневековье. Одним больше, одним меньше, – твердо сказал Гуров. – Просто, – она снова посмотрела на церковь, – я любила Егора больше этих двоих. Мы познакомились, когда он пришел, чтобы взять автограф у моего коллеги, писателя-фантаста, развлекавшего детей по велению местного отделения Союза писателей в Пушкинской библиотеке. В итоге Егор ободрал клумбу, за которой неустанно ухаживали библиотекари, и подарил цветы мне. – Романтично. – За это я любила его больше вообще всего на свете. Ее голос стал печальным: Я любил тебя больше, чем ангелов и самого, и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих; Поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне, в городке, занесенном снегом по ручку двери, извиваясь ночью на простыне — как не сказано ниже, по крайней мере — я взбиваю подушку мычащим «ты», за морями, которым конца и края, в темноте всем телом твои черты, как безумное зеркало, повторяя. – Иосиф Бродский, – пожал плечами Лев Иванович. Любовь Евгеньевна проговорила: – Я видела вашу жену в театре. Вы должны понимать, о чем это. – Я бы не стал покрывать жену в деле об убийстве. – Это вы так думаете. А будь на моем месте, стояли бы так же и тянули время, декламируя стихи, чтобы любимый человек мог уехать как можно дальше на своем поезде. Надеясь, что ищейка, которая притащилась за ним из самой Москвы, полюбуется розами, так подходящими для могил любопытных дев, чуть дольше. – Не обманывайте ни меня, ни себя. Никуда ваш Егор не уехал. Ее лицо исказила болезненная гримаса. – Он привык жить при вас все время, – отчеканил Гуров. – Мы проверили. Во время его учебы в СГУ вы снимали ему квартиру рядом с остановкой рейсового автобуса, который заезжал в Пристанный. Когда обитал в Самаре, вы подолгу жили там, отрабатывая контракт с местным издательством. Потом была съемная дача в СНТ «Заря», коттедж в двух шагах от санатория «Волжские Дали» (рядом на «диком» пляже пропала девушка). Он убил Юлию Юнг в Москве, когда вы жили там. И все последние месяцы скрывался в столь щедро спонсируемой вами церкви. |