Книга Скромная жертва, страница 103 – Николай Леонов, Алексей Макеев

– Как только объясню, кто ею владеет, – спокойно сказал Гуров. – Давайте приступим.

И свет погас.

* * *

По стенам заскользили цветные проекции шедевров живописи. Вазы с маками и безмятежные красные поля, на которые когда-то смотрели Клод Моне, Винсент Ван Гог, Одилон Редон, Мэри Кассат и Густав Климт.

– Именно так вы представляли себе прощание с Флорой? – спросил Гуров.

– Нормальная концепция! – фыркнула Листьева. – В сочетании с живыми маками будет отпад.

– Почему непременно «будет»? – Гуров обернулся к ней.

– А есть варианты? – ответила Роза с вызовом.

– Чтобы они были, погиб совершенно другой человек.

Сыщик подошел к портрету Маргариты Сваловой.

– Они даже не общались! – поджала золотисто-бежевые губы Кира.

– Ошибаетесь, – спокойно сказал Гуров. – Ваша невестка и ваш консультант по покупке произведений искусства общались. И еще как! Но сначала позвольте мне вернуться к событиям многолетней давности, которые свели их.

Сыщик встал у портрета Иннокентия Золкина. Его фотографию с трудом нашли в архивах художественного училища.

– Кто это? – с презрением процедила Роза.

– Молодой художник, сирота, портретист, чьи работы когда-то считались выдающимися. Он умел видеть в людях пороки и достоинства.

– Действительно, лекторий об искусстве! – съязвила Роза.

– Потерпите, – подал голос Крячко. – Хотя нам всем видно, как вам тяжело слушать о чужих достоинствах.

– Хам! – прошептала Листьева.

А Гуров продолжал:

– Его натуре была свойственна чувствительность, которая, как известно, влечет сильных женщин с материнским инстинктом. Желающих служить и защищать. Такой и была его сокурсница из села Синенькие Рита Свалова.

– Мы не знали ее, – съязвил под общий смешок домочадцев Вениамин Игоревич, – с этой благородной стороны.

– Потому что чувства Риты к этому молодому человеку были безответны. Трепетный юноша выбрал красивую, состоявшуюся женщину…

Колосов-старший снова хмыкнул:

– Наш человек!

– С этим не поспоришь, – кивнул Гуров. – Ведь влюбился он в вашу жену.

– Что?! – Андрей повернулся к отцу.

– Вы были слишком малы, чтобы помнить Иннокентия в числе восторгавшихся мамой гостей. А в то лето, когда вы ездили в экспедицию со студентами биологического факультета СГУ, он погиб.

– Скажите еще, что в этом повинны моя жена и сын! – раздраженно выпалил Колосов-старший.

– У меня и в мыслях нет такое утверждать! – запротестовал Гуров. – Его убили вы.

Взгляды Киры, Розы и Андрея были прикованы к лицу патриарха клана. Оно было бледным.

– Что? Я не ревную к малохольным щенкам. Тем более, – он высокомерно поморщился, – таким.

– Нет, конечно. Но вы не любите, когда берут чужое. Даже смеют подумать об этом. Особенно когда речь идет про ваши колоски.

– Что за чушь? – Роза фыркнула.

– Ваш дед, – Гуров обращался к Колосову, – был уполномоченным по родному селу Урицкое лысогорского бюро райкома партии. Руководил расправой над кулаками, писал доносы на их детей, уехавших на учебу в город. Закончил жизнь в составе одной из самых «продуктивных» троек при УНКВД по Саратовской области. Обожал наказывать по «закону о трех колосках».

– Когда страна выживает, – резко сказал Колосов, – можно и за колоски. У нас даже фамилия такая, что призвание работать на земле и защищать ее дары идет, как из земли.

– А что за великие недра таит в себе фамилия «Сидоров»? Насколько я понимаю, – пожал плечами Гуров, – это просто «сын Сидора». Вы ведь Сидоров. Просто ваш дед поменял документы, чтобы было легче творить зло. Как бы по призванию свыше.