Онлайн книга «Скромная жертва»
|
– Так в вашей жизни появилась будущая мачеха? – Так в нашей жизни появились гуру по детской йоге, специалисты по дыхательной гимнастике, аквааэробике и иппотерапии. – Серьезный подход. – И это я еще о дельфинотерапии умолчал. Гурову начинал нравиться Колосов-младший. Мать, безусловно, вкладывалась в него не зря. – Но вы правы, – Андрей снова закурил, – Лом тоже появилась в нашем доме именно тогда, конечно. Ее порекомендовал кто-то из врачей. И не ошибся. Я действительно стал высыпаться, перестал чесаться, стискивать зубы и занял почетное место родительского аксессуара на таком модном виде светской жизни девяностых годов, как шашлыки. Гуров улыбнулся. – На самом деле родители просто перестали ругаться при мне. Лом стала любовницей отца, а мама смирилась. – Почему у Киры Ильиничны такое прозвище? – Она из тех, кто видит цель и не видит препятствий. Только средства. Так что против нее нет приема. Фамилия ей идет, конечно. Гуров встречался с такими убийцами. Они никогда не действовали импульсивно, признавая только трезвый холодный расчет. – Когда в ваш дом вошли люди искусства? – Следом. Когда отец погрузился в кино и Киру, мать, наверное в пику ему, увлеклась изящными искусствами, прежде всего живописью. Начала помогать энгельсской картинной галерее, давать деньги на чучела в крошечный музей биофака СГУ. Мы даже ездили с ними в экспедицию. Но все закончилось печально. – Почему? – Через неделю после нашего отъезда из палаточного городка при очень странных обстоятельствах исчезла девушка, которая играла со мной. Группа спешно вернулась в Саратов. Гуров отправил короткое сообщение Штолину и спросил: – Кто из богемных знакомых, приходивших в ваш дом, был особенно талантливым? – Ну, Чувин, конечно. Мама любила общаться с этим брюзгой и возиться с его вредным внуком. Еще у старика было несколько давно прославившихся учеников. График Строкин, пейзажистка Мискив, – Колосов задумался. – Оба в Израиле уже давно. И Задрот. – Что? – Мамин протеже, к которому я ревновал. Охрана прозвала его так за оленьи глаза и робость. Он даже картины свои не подписывал, – Колосов скривился с презрением, – потому что они были далеки от идеала. Хотя перерисовал всю нашу семью и прислугу в какой-то момент. – Этого художника звали Иннокентием Золкиным? – Ну, я уже сказал, как его звали дома. Но он мог быть и Золкиным. Какая разница? – У вашей мамы могли быть с ним романтические отношения? – Это исключено. Она восприняла то, что однажды он перестал у нас появляться, очень спокойно. «Или сделала вид», – решил Гуров. – Ей скорее льстил его мучительный, страстный и трепетный интерес к нам, нашей любви к голубым розам, фильму «Не покидай». Он даже написал ее портрет в одежде, похожей на наряды Принцессы и Королевы. Помните, там была песенка про наряды? Моя мать была максимально далека от женской безоглядной алчности, о которой там поется, но не менее прекрасной, чем героини фильма. – Речь об этом портрете? – Гуров показал фото картины, сфотографированной им в холле гостиницы. Колосов мельком взглянул на экран телефона и замер: – Да. Она продается? – Принадлежит музею. Была передана в дар внуком художника Чувина. – Понимаю, – кивнул Колосов, – подписи не было. Иначе внучок Чувина давно бы ее нам продал. – Давайте вернемся к ночи, когда умерла ваша мать. |