Книга Сам себе приговор, страница 71 – Николай Леонов, Алексей Макеев

– Ой, рано. В шесть утра или в начале седьмого.

– Как вы попали на территорию? – Гуров вспомнил массивные железные ворота, охранявшие въезд в «Онегино». На ночь их всегда запирали.

– Через калитку, – объяснил Максим. – Справа от ворот резная калитка, за кустами ее и не видно. Метрах в пятидесяти. Ворота заперты, я постучал, но сразу понял, что меня никто не услышит. Случайно заметил калитку и спокойно зашел внутрь. А машину оставил на подъездной дороге.

– Кто-нибудь вас видел, когда вы зашли на территорию?

– Меня, возможно, и видели. А я никого не заметил.

У Гурова все смешалось в голове.

– Если вы хотели устроить брату сюрприз в шесть часов утра, то, наверное, предполагали, что придется стучаться во все двери и искать его?

– Я знал, где они живут, – ответил Максим. – Сашка фотографии присылал. Там всего-то несколько домов в один ряд. Их поселили в самый дальний. Окна выходят на заросли камыша. Что тут искать-то? Все как на ладони. Я и пошел, но только не со стороны фасадов, а с обратной. Я не стучал – написал ему сообщение. Он офигел, конечно, и сразу же вышел на улицу. Видно, не спал уже. Я все объяснил, сказал, что могу их подбросить. Но так как было совсем рано, решили подождать, пока все проснутся. Он сел на берег, мы поговорили. Настроение у него было паршивое, я спросил почему. Он уже был заведенный какой-то, стал хамить. А я, вообще-то уставший, специально сделал крюк, чтобы сделать приятное ему и его друзьям! Ну, на эмоциях и ляпнул, что на таблетках он был бы спокойнее.

– Упрекнули его в том, что он оказался от приема транквилизаторов? – спросил Гуров.

– Никого я не упрекал, хотя мог бы. С ним действительно сложно было общаться в последнее время. Как будто он потерял себя. Когда Сашка съехал от матери, я старался звонить ему хотя бы раз в сутки. Болтали, конечно, но больше я, а он все «угу» да «угу». Переводил ему деньги, чтобы он у других не занимал. Переживал за него. Мы же с ним не родные братья, а только по матери. Оба потеряли отцов. А мать, получается, похоронила двух мужей. Теперь и младшего сына. Он с родителями тоже не очень близко общался. Отчим всегда на работе, важная шишка, все дела. Ну а я Сашку жалел, старался быть рядом. Помню, в зоопарк его водил, а однажды мы с ним сели на какой-то автобус и рванули по Москве до конечной, а там пересели на другой маршрут, потом на следующий. Иногда выходили, чтобы купить мороженое или пончики. Смеялись над чем-то. У нас разница в возрасте в восемь лет, ему тогда было десять, и я рядом – лоб здоровенный.

Максим отвернулся, запрокинул голову и посмотрел на небо. Потом резко повернулся к Гурову.

– Сигаретки не найдется?

– Конечно, Максим. А я был уверен, что вы не приверженец этой дряни.

– Почему это?

– Показалось.

– Раньше ходил в спортзал, а потом забросил. Да и курю я не так уж и часто. Но сейчас захотелось.

– Обещаю не рассказывать вашей маме, – сказал Гуров.

– Она сама дымит как сапожник, пока никто не видит.

Дорожка уперлась в широкий тротуар. Этот мини-парк можно было обойти за полчаса, и еще осталось бы время.

– Тогда, когда я видел брата в последний раз… мне вдруг так его жалко стало. – Максим запинался, вспоминая болезненные моменты, но старательно не сворачивал с пути рассказа. – И одновременно такое зло взяло, вы даже не представляете. Был бы он помощнее, врезал бы ему. Клянусь, втащил бы со всей дури. Вот и ушел, чтоб не сорваться. Развернулся и пошел обратно.