Книга Горячий танец смерти [сборник], страница 191 – Николай Леонов, Алексей Макеев

— Бесспорно, — вежливо кивнула Паскевич, — но коль скоро я пострадавшая, могу себе позволить.

Катя дико повела глазами, издала негромкий возглас, который тотчас перешел в дикий нутряной крик, — она увидела Абдулаева. Упав на колени, бросилась на него, сползла, начала тормошить. Подоспевший Крячко сначала умело и споро оттащил ее от раненого, потом сообщил, что все в порядке, все выехали.

— Надеюсь, они попадут в пробку, — кровожадно заметила Паскевич, ловко и со вкусом пристраивая платок на шею и взбивая его в чудо-цветок.

— Ах, мадам, ну почему вы так жестоки? — галантно спросил Крячко, косясь на это эфемерное, нежное чудо природы, оно же — венец творения.

Лера, безошибочно расслышав в его голосе нечто знакомое, бросила через плечо лукавый взгляд. И по выражению Стасова лица ясно читалось, что внутренне он взвыл и завязался пышными узлами.

— Вам, Станислав Васильевич, откроюсь как родному, — промурлыкала она. — Эта сволочь — мой первый муж.

— Лера, — снова подал голос Гуров, — нам с вами, в нашем возрасте, надо почаще оборачиваться на себя, нежели порицать других.

Паскевич сардонически скривила губы:

— «Нам с вами», «в нашем возрасте». Не очень-то вы любезны, господин полковник. Хотя я вам все равно признательна.

— И я вам, за науку.

— Как думаете, мне понадобится адвокат?

— Если только не передумали разводиться.

— Нет, такой милости я Сан Санычу не окажу. А вот если я чем-то когда-то могу быть вам полезна…

— Можете, — светски отозвался Гуров. — Пожалуйста, не предлагайте больше моей жене никаких деловых проектов. Особенно всего, что хотя бы чем-то отклоняется от традиционных вещей. Прежде всего — ориентации, психологии, пожалуй, что и верований… вы меня понимаете?

Лера заверила, что прекрасно понимает. И более не будет.

В лазарете следственного изолятора было, как всегда, многолюдно. Превалировали разной степени искушенности желтоглазые бывальцы, чьих усилий было бы достаточно для обычных поликлинических врачей, которые, увидев ужасный цвет склер, немедленно бы начали изыскивать различные бичи рода человеческого, от вирусного гепатита до рака печени. Посидят они, симулянты, до первого опытного тюремного врача, который безошибочно поставит диагноз: закапанный в глаз мышиный помет.

Абдулаев же, выбритый, чистенький, тщательно перевязанный, с прочим людом контрастировал. Гуров уже знал от его следователя, что повинился Ильяс лишь в покушении на Валерию Паскевич, лаконично ссылаясь на личную неприязнь, но в детали не вдается, уклоняется вежливо, но твердо.

Между тем ему, сыщику Гурову, было бы крайне интересно услышать именно детали и то, в чем Абдулаев не признается.

— Как чувствуете себя, Ильяс?

— Вполне неплохо, Лев Иванович, благодарю. Рад видеть вас в добром здравии.

— Поговорим?

— Почему ж нет, если не под протокол. Надеюсь, вы не записываете наш разговор?

— В этом нет никакого смысла, — усмехнулся полковник. — Поймите, я и так все знаю, осталось доказать.

— И что же, докажете? — поинтересовался Абдула.

— Возможно. По крайней мере, я постараюсь, — пообещал Гуров.

— Ну что же, это ваш долг. Валяйте, господин полковник, если желаете, то можете начать — я поправлю, если что.

— Будем практиковать, по рецепту Кати, синергию. Итак, каким образом вы убили Томину?

— Ах, эту… в первый раз было проще всего. Битой по голове, как кролика. Негодная тетка была, надутая, как индюк.