Книга Ледяной палач [сборник], страница 113 – Николай Леонов, Алексей Макеев

– Ну, скажем так, я решил соединить полезное с приятным, – цинично усмехнулся Москвин. – Насколько вы помните, я учился на скульптора. Скульптуры – это моя, так сказать, страсть, хобби. Кстати, у меня после выхода из заключения появилось еще одно увлечение…

– Да? И какое это? Убивать дантистов и молоденьких девушек? – саркастически поинтересовался Лев Иванович.

– Ну все вам, мусорам неотесанным, нужно испортить своими, как вы думаете, остроумными вопросами, – поморщился Артур Викторович. – Можно подумать, что я только тем и занимался после отсидки, что пачками убивал этих самых девушек и дантистов. Да и этих, – Москвин кивнул на фотографии с изображением Ащеуловой и Проппа, которые лежали возле Гурова, – я и пальцем не тронул.

– Ну да. У вас ведь для этой грязной работы есть Кот и Шест, – понимающе кивнул Лев Иванович.

– Это уже частности – кто и у кого был, – снова натянуто улыбнулся Москвин. – Частности, требующие доказательств.

– Артур, мы ведь уже договорились, что раз вы тут напротив меня сидите, то, значит, это не формальности. А уж тем более, как вы выразились, – не частности. Так что же за новое увлечение у вас появилось в последние годы?

– Вы, Лев Иванович, и есть мое новое увлечение, – ответил Москвин и, усмехнувшись, посмотрел прямо и нагло в глаза Гурову. – Мне очень нравилось собирать о вас информацию. Курочка по зернышку, как говорится. Мне интересно было следить за вашими рабочими успехами.

– Ага, и вы пришли к выводу, что неплохо было бы со мной встретиться снова и выразить свое восхищение, – съязвил полковник. Гурова начал раздражать этот самоуверенный нахал.

– Если честно, то да. Я думал, что мы встретимся, и очень надеялся, что это дело со жмуриками в снежных фигурах поручат именно вам. Было у меня, знаете ли, такое интуитивное предчувствие. И оно меня не обмануло.

– Вы сами себя обманули, Москвин, когда думали, что вас не найдут или найдут, но не смогут доказать вашу причастность к этому преступлению. Вы с молодости были пижоном, Артур. Самонадеянным и не очень умным. Хотя вы, я так полагаю, думаете о себе как об очень коварном, изворотливом и гениально умном авторитете. Я так думаю, Москвин… – Гуров встал, обошел стол и, склонившись к самому уху Артура Викторовича, тихо сказал: – Авторитетом вас сделали наворованные вами деньги, а не ваш ум. А ваше пижонство и желание покрасоваться перед самим собой вас же опустили, как говорится, ниже плинтуса. Лучше бы вы зарабатывали себе на жизнь, ваяя скульптуры. Глядишь, с вашим талантом и выбились бы в знаменитости.

Москвин покраснел и зло, волчьим потемневшим взглядом покосился на Гурова. Открыл было рот, собираясь что-то ответить, но промолчал.

– Вот и правильно, – разогнулся Лев Иванович и отошел от него. – Лучше промолчать. Потому что сказать вам, Скульптор, в свое оправдание нечего.

Седая сгорбленная старуха в пышном вечернем платье с открытыми плечами стояла у окна. Тонкие черты, спутанные кудри в высокой прическе, крупные украшения на дряблой шее и отвисших от старости мочках. Она стояла так уже несколько часов, ожидая его. От холодного стекла и без того бледное лицо стало синеватым, а обнаженные плечи вздыбились вверх. Но она знала точно, что он придет, не может не прийти к ней. И когда внизу остановился автомобиль и высокий крупный мужчина хлопнул дверцей, а потом застыл с окаменевшим взглядом при виде черно-белого силуэта в окне, она подняла руку в длинной бархатной перчатке и поманила его к себе – я жду. Тот сделал шаг, другой. Неуверенные, полные страха глаза. И иссиня-бледная рука, затянутая в черное, поманила его снова – иди. Из машины выскочила темноволосая женщина, обняла своего спутника, удерживая на месте. Она что-то торопливо говорила ему, тянула за рукав обратно в безопасное пространство машины. Ее взгляд в ужасе метался от бледного призрака за мутным стеклом, который никак не растворялся в сгущающихся сумерках, к застывшему лицу мужа. Все попытки остановить его были напрасными. Мужчина покачал головой, аккуратно снял изящную руку со своей груди.