Онлайн книга «Чужая ноша»
|
Этот нехитрый пассаж про чай сбил Анфису, она умолкла и взяла протянутую кружку, поднесла к лицу и вдохнула аромат — он оказался потрясающим. — Это какая-то трава? — спросила она, и Мамонтов покачал головой: — Нет. Это такой сорт чая, Сашке кто-то привозит. Попробуйте, он действительно вкусный. Анфиса сделала осторожный глоток и невольно зажмурилась — чай оказался потрясающим, такого вкуса она не пробовала никогда. — Очень вкусно… — А что я говорил? — обрадовался Мамонтов, садясь со своей кружкой за стол. — Сашка разбирается… Анфиса Леонидовна, давайте все-таки продолжим, я понимаю, что тема не самая приятная, но у нас нет выхода… — Спрашивайте, я в порядке, — пробормотала Анфиса и сделала еще глоток. — Записка написана Гришиной рукой, судя по всему, ему никто не мешал, буквы ровные, строчки аккуратные… хотя… как иначе, у него все в жизни было размерено, аккуратно, по линейке… А текст… это типичное проявление его заболевания — многословность, сбивчивый текст. — А там что-то есть про «последнюю каплю» — не знаете, о чем он? Анфиса опустила голову и почувствовала, что сейчас заплачет. «Последняя капля»… Конечно, она знала, о чем написал муж, но не могла подобрать слов, чтобы рассказать это постороннему человеку. — Понимаете… мы ждали ребенка… — начала она, запинаясь и чувствуя, какую боль причиняет каждое произнесенное слово. Она говорила об этом с чужим мужчиной — о том, что не могла обсудить даже с матерью. — И все было хорошо… но Гриша настаивал, чтобы я ушла с работы раньше положенного, мы не нуждались в деньгах, он просто хотел, чтобы мне было легче. И потом… я работаю в таком месте, где может случиться что угодно, а Гриша как будто чувствовал… наверное, его болезнь давала ему возможность улавливать какие-то вибрации, которых мы, душевно здоровые, не слышим. Если бы я прислушалась и согласилась… — Она закрыла руками лицо и пробормотала сквозь слезы: — Если бы я согласилась, сейчас они оба были бы живы… и Гриша, и наш сын… — Я вам очень сочувствую, — негромко произнес Мамонтов, касаясь ее локтя. — Если хотите, можем перенести эту беседу на другое время, когда вам будет полегче. — Полегче? — повторила Анфиса, убирая руки от лица и удивленно глядя на следователя. — Вы думаете, в моей ситуации настанет время, когда будет «полегче»? Как это? Как вообще такое возможно? Я потеряла сразу и сына, и мужа — разве мне может стать полегче? Мамонтов поднялся, отошел к стене с небольшим прямоугольным окошком под самым потолком, через которое в полуподвальное помещение почти не проникал дневной свет, и, заложив руки за спину, принялся покачиваться с носка на пятку. — Да, вы, наверное, правы, — сказал он наконец. — Мне вот не стало полегче в общепринятом смысле. Но боль стала менее острой, не такой невыносимой, как в самом начале. Так что в каком-то смысле я могу об этом рассуждать. — А… что случилось? — спросила Анфиса и тут же прикрыла рот ладонью: — Ой, простите… это не мое дело… — Ну, я ведь сам начал. Пять лет назад у меня погибли жена и дочь. Вот так — утром вышли из дома живые и здоровые, а через пару часов мне позвонили… авария, пьяный водитель, машина всмятку, обе погибли мгновенно, наверное, даже понять ничего не успели, не испугались… — Мамонтов повернулся к ней. — И я тоже сразу ничего не понял. И долго еще не мог понять, принять… Ну, как это — вот же в квартире их вещи, игрушки дочери, духи жены на комоде в спальне, халат ее висит в ванной. Что значит — их нет и никогда больше не будет? И вот прошло пять лет, их нет по-прежнему, и я не смирился, а как будто привык. Приезжаю на кладбище, а чувствую себя так, словно это временно, пройдет еще несколько лет, все изменится, они снова будут со мной. |