Книга Заноза для хирурга, страница 30 – Анна Варшевская

— Никита Сергеевич, вы меня искали? — захожу внутрь после хрипловатого «войдите».

Добрынин полусидит на краю стола, длинные мускулистые ноги вытянуты и скрещены в лодыжках, руки тоже скрещены на груди, подчёркивают грудные мышцы. На секунду вдруг вспоминается, как он прижимал меня к себе. Между прочим, уже не один раз — в пьяном и в трезвом состоянии. В мысли вдруг лезут популярные психологические рассуждения про человеческие позы. Интересно, то, что он сейчас «закрыт», означает, что ему некомфортно? Или он не уверен в чём-то? Слегка тряхнув головой, пытаюсь выбросить из неё посторонние мысли.

Мужчина смотрит на меня, склонив голову, потом размыкает руки и упирается ладонями в край стола. «Открылся»? Да чёрт, Аня, хватит уже!

— Анна Николаевна, почему вы сейчас так сделали?

— Как — так? — непонимающе смотрю на него.

— Вот так головой, — он повторяет мой жест, — я заметил, что вы так делаете время от времени, как будто отгоняете что-то от лица.

— Не от лица, — улыбаюсь, — а из головы. Лишние мысли.

— И какие лишние мысли вам сейчас мешают? — Добрынин с любопытством смотрит на меня, а я чувствую, как начинают теплеть щёки.

— Это неважно, — неловко отвожу взгляд. — У вас ко мне какое-то дело?

— М-м, я хотел спросить, всё в порядке?

— Да, всё нормально, — свожу брови, задумавшись. — Нам нужно только обсудить график дежурств на ближайший месяц, там одна из медсестёр уходит в отпуск и…

— Я не про отделение спрашивал, — раздражённо прерывает меня Добрынин, обходя стол и садясь на своё место. — У вас всё в порядке?

— А-а… д-да, конечно, — смотрю на него растерянно. С чего бы ему интересоваться, как у меня дела?

— В таком случае, вы свободны, — цедит сквозь зубы мужчина. — С расписанием позже разберусь, можно подумать, у меня других дел нет.

— Да, конечно, — разворачиваюсь на выход и закатываю глаза. И как мне могло прийти в голову, что что-то поменялось?

* * *

Ближе к вечеру я звоню Герману Эдуардовичу. С тех пор как мужчину выписали, мы созванивались уже несколько раз — сначала я переживала, как он себя чувствует, а потом поняла, что мне просто не хочется прекращать наше общение. Герман всегда спрашивает, как у меня дела, искренне интересуется, если я рассказываю ему что-то, что происходило на работе, а я с удовольствием слушаю его истории.

— Аннушка, дорогая моя, рад вас слышать! — он бодро отвечает на звонок, и я невольно расплываюсь в улыбке.

— А я рада слышать вас, Герман Эдуардович! — тепло отвечаю ему. — Судя по голосу, вы себя хорошо чувствуете? Как у вас дела?

— Дорогая моя, у меня всё, как всегда, — хмыкает старик, — и в моём возрасте это лучшая новость за весь день.

— Ни за что не поверю, что вы сегодня не делали что-нибудь интересное, — тяну многозначительно.

— Ну что ж, дайте подумать, — Герман держит мхатовскую паузу. — Например, заканчивал копировать Врубеля?

— Ох, боже мой, Герман Эдуардович! Я уже мечтаю это увидеть! — я улыбаюсь, мужчина и в самом деле говорил мне, что последний месяц работает над «Царевной-Лебедь».

— Зачем вам смотреть на посредственную копию, Аннушка? Мы же с вами давно собирались в музей!

— Ну конечно, — чуть не подпрыгиваю, — сейчас ведь как раз идёт выставка! И я ещё не была!

— Это удручает, — Герман тихо смеётся, — но я буду счастлив составить вам компанию.