Книга Убийства и цветочки, страница 84 – Дарья Калинина

— Поликарп Иванович вас троих и видел.

— Про него я поняла. Кто ещё?

— Я не знаю, кто именно. Он сказал, что в доме было много народу. Гости приехали. Наверное, они вас тоже видели.

— Не могли они нас видеть! А знаете почему? Потому что нас там не было!

— Но зачем же нашему всеми уважаемому Поликарпу Ивановичу лгать да ещё и оговаривать вас троих?

— А вот мы сейчас пойдём и сами у него спросим.

Но Поликарп Иванович был не так‐то прост. Дверь он им не открыл. И разговаривать с ними тоже не захотел. Сделал вид, будто бы дома вовсе никого нету, хотя были видны человеческие фигуры, мелькающие в окнах. И во дворе стояло сразу две машины.

— Ничего! Никуда он от нас не денется. Надоест прятаться, рано или поздно ему придётся высунуть свой нос. Сейчас пойдём к пострадавшим. Посмотрим, так сказать, на место преступления. Оценим масштаб нанесённого ущерба.

— Я бы на вашем месте не стал к ним соваться, — предупредил Николай Трофимович.

— Это ещё почему?

— Могут побить. Нервы очень уж напряжены у всех.

— Тогда мы возьмём с собой Катю. С ней на нас никто не осмелится напасть.

И они пошли будить Катю, которая всё это время сладко проспала, совсем не подозревая об огромном грязном пятне, которое угрожающе нависло над их общей репутацией. Кате снился жареный цыплёнок, которого с повязанными на ножках розовыми бантиками салфеточками выставил перед ней на стол угодливый официант. У того была напомажена голова и волосы были поделены прямым пробором на две равные части, совсем как у половых в дореволюционных трактирах России. Цыплёнка он называл каплуном. И все прочие блюда, которыми был заставлен стол, тоже были какими‐то старорежимными.

Запечённый в сметане осётр, гусь в яблоках и с перьями, которые каким‐то образом снова вернулись к нему после духовки, румяный поросёнок, во рту у которого красовался бумажный цветок. В вазах лежали пирожные и другие сладости. Имелись и фрукты, в частности любимый Катей виноград сорта мускат розовый. И все эти вкусности предназначались для одной лишь Кати. Никто больше не имел права претендовать на них. Такой был замечательный и вкусный сон, что Катя во сне даже причмокивала, предвкушая, как сейчас начнёт поглощать угощение. И официант поглядывал на неё эдак значительно и призывно, так что после сытной трапезы можно было подумать и о чём‐то более возвышенном.

Увы. Из сна Катю выдернула безжалостная рука подруги.

— Вставай, соня!

Махнул крылом гусь, улетел, хоть и был запечённый. Поросёнок уронил яблоко и с отчаянным визгом умчался прочь. А богато накрытый стол начал расплываться, словно между ним и Катей был стеклянный сосуд, который сейчас быстро заполнялся водой.

— Что такое? — пробормотала Катя, не желая верить, что ей всё‐таки придётся проснуться. — Который сейчас час?

— Уже давно пора вставать! У нас неприятности.

— Я слышала, на улице кричали. Что им всем нужно?

— Нашей крови жаждут!

— Серьёзно? — Глаза у Кати открылись против её воли. — А почему?

— Нас обвиняют в порче имущества у трёх уважаемых членов садоводческого общества «Лучшая луковица» или как там они его называют.

— Поликарп Иванович говорит всем, что мы трое разорили сады у других конкурсантов, чтобы не допустить их победы и самим завоевать приз. Ну, чтобы я могла его завоевать. А вы — мои подруги, типа, мне помогаете.