Онлайн книга «Простить нельзя помиловать»
|
– Ты научился? – смотрел на него Тимофей запавшими от горя глазами. – Я хотя бы стараюсь. А ты… А он не хотел учиться, не хотел стараться. Он вообще без нее жить не хотел. И лез в пекло на заданиях, за что его однажды чуть не уволили из органов. Пытался уехать в одну из горячих точек, не отпустили. – Если хочешь знать, Поляков, то такие дела с ней не прокатывают. – Полковник закатывал глаза куда-то к потолку. – Она сама тебя найдет, когда придет твой час. А так можешь лишь покалечиться и инвалидом остаться. Есть кому за тобой ухаживать? Он его слушал и не слушал. Но стал ждать – своей преждевременной кончины. Особенно не страховал себя в серьезные моменты. Но и на рожон не лез. Раз полковник говорит, значит, знает. Да и ухаживать за ним некому. Была Маша, да пропала… Он скорее почувствовал, чем услышал, как дверь его дома открылась и закрылась. И Таня встала на террасе со скрещенными на груди руками. Она не будет его звать к завтраку. Она просто будет стоять немым изваянием, с бессловесным укором глядя ему в спину. Интересно, в такие минуты, повторяющиеся все чаще, она угадывает его тоску? Понимает, о чем он думает? Никогда не спрашивает. Ни единого намека, что догадывается о его почти полном равнодушии к ней. Он же не любит ее! И не любил никогда. Скрывать не стал, когда она принялась оказывать ему знаки внимания. – Я никого больше не полюблю, Таня, – признался он ей в самый первый вечер, когда они ужинали в ресторане. Пригласила она. – Переживу, – усмехнулась она коротко, прикрывая лицо высоким бокалом с вином. – Со мной будет сложно. Я… Я не могу забыть ее лицо, смех, походку. Я все еще люблю ее, словно она рядом. – Ты считаешь меня уродиной? – перебила его Таня. Она смотрела серьезно, без обиды или намека на слезы. Просто поставила бокал между своей тарелкой и салатником. Посмотрела на него, как на своего подчиненного, и задала этот вопрос. Он внимательнее к ней присмотрелся, чтобы не врать с самого начала. Черные волосы до плеч, очень темные. Возможно, она их подкрашивала, а возможно, такими они были у нее от рождения. Черные глаза. Непроницаемые, как два угля. Смуглая кожа и яркие губы. Тонкие запястья и изящные пальцы с красивыми ухоженными ногтями. Хорошая фигура. Все в ней было почти безупречно. Но она не была его Машкой! – Она – не ты, – выпалил он и тут же поспешил извиниться: – Прости. – Ты считаешь меня уродиной? – повторила она вопрос, никак не отреагировав на его реплику. – Нет, нет, что ты! – поспешил он исправиться. – Ты красивая, Таня. Даже очень. – Этого достаточно, – прервала она его следующую фразу, которую он пытался начать с «но». – Я не уродина и свободна. Ты свободен. И ты мне нравишься. Этого достаточно. – Для чего? – Он все еще пытался сопротивляться ее напору. – Для того, чтобы как-то существовать рядом. Как она четко все обозначила тогда! Существовать – не жить. Рядом – не вместе. Так все и было с самого начала. Так продолжилось. И ничего до сих пор не изменилось, хотя в его доме она живет уже два года. Она готовит ему завтраки и ужины. Застилает постель. Стирает и гладит одежду. Уборкой в доме занимается соседка, которой сама же Таня и платит. Он подозревал, что и остальную работу по дому делает Нина Николаевна, просто Таня в этом ему не признается. |