Книга Интервью… в тумане, страница 56 – Алёна Александровна Комарова

— И что ты его держишь? Приручила собачку? На мороз из дома нельзя выгнать. Она же там сразу погибнет. А если не сразу, то её кошки растерзают. Она же декоративная.

Тоня и сама понимала всю правду, но её задел тон.

Он, возмущаясь, закипал.

Она, возмущаясь, хотела зарыдать. Но рыдать у него на руках, то есть на его глазах, тем более, когда он злится, она постеснялась. И быстро спросила:

— Зачем вы меня обижаете?

Он как-то сразу сник. Злость провалилась куда-то под стол. В подтверждение этого Максим Анатольевич мотнул ногой — пнул её в сторону двери.

— Извините, Антонина.

Он редко принимал что-либо близко к сердцу. В этот раз было всё наоборот. Внутри все клокотало. От ненависти. Такой, которую выплеснуть нельзя, а нужно держать в себе. Она терзала плоть изнутри, грызла, разрывая. Но он не мог, не имел право, выплеснуть на этого недочеловека все, что испытал при виде кулака Самойлова. Ещё секунда и он ударит Тоню. Она не сопротивлялась. Вжалась, пытаясь спрятаться за вещи на вешалке — сомнительная защита. Тонечка как будто уменьшилась. Беспомощная. Почему она не сопротивляется. Почему нельзя убить садиста? Просто нельзя. Без всяких причин на запрет.

И Максиму только оставалось схватить его, развернуть, врезать, пнуть, вывернуть кулак так, чтоб на ближайшую неделю он забыл как двигать пальцами. Воспитательный момент оказался лучше запланированного. Максим услышал, как хрустят суставы пропитого насквозь мужика.

Он видел много последствий насилия, но сцена бытового насилия всегда удивляла своей жестокостью и кровожадностью. В голове не укладывается, когда осознаешь, что конфликт произошел между двумя некогда близких людей.

— Почему ты не сопротивлялась?

— Вы не поймете.

Он не стал ей говорить, что понимает её без слов, но постарался убедить.

— Ты считала себя виноватой?

— Я понимаю, вам не понятен этот жертвенный мазохизм. Так я вам отвечу, что это ответственность.

— Всё я понимаю, — возразил он — я видел такое своими глазами, когда мать терпела и пряталась, и беспокоилась, как это дети останутся без отца. Но я не понимаю, какая может быть ответственность перед человеком, который поганит вам жизнь?

— Я должна его вылечить.

— А он сам хочет? — Тоня отвела взгляд, и Максим продолжил: — пока он сам не захочет, никто не сможет его вылечить.

— Я один раз заговорила о разводе… — зачем-то сказала она. Вот не хотела жаловаться, а сказала. — С ним тяжело разговаривать.

— А с такими нет смысла разговаривать. А у тебя обостренное чувство ответственности за других людей. Ты возложила на себя его проблемы.

— Он таким стал со мной.

— Ну да, ты ещё скажи, что в детстве он был ангельским ребенком. А испортился его характер, когда он встретил тебя.

— Наверное.

— Поверь мне, с возрастом люди не приобретают новые качества характера, а наоборот укрепляют те, которые даны были с детства. Доброта разрастается. Злость разгорается. Неприязнь каменеет. Что было заложено в детстве, то и преобладают.

— А как же обстоятельства? Добрый ребенок, попадая в плохую среду, впитывает в себя злость.

— Не думаю, что Пётр полная проекция ребенка Петечки.

— Вода такова, каковы земли её русла — задумчиво проговорила Тоня, вспоминая цитату из фильма.

— Да. Уверен, что Петр в детстве наступал котикам на хвост и давил бабочек. Но потом это стало неприлично. Он успокоился. Но алкоголь вымыл остатки приличия, и он начал покалачивать тебя. Обстоятельства могли быть совсем иными, может даже всю его жизнь положительными, успешными, радостными, но если в крови течет желание ударить, то он ударит. И я тебе хочу сказать, что виновата ты была только в одном, что не выгнала его раньше, а он привык срывать гнев на тебе.