Книга Сердце знает, страница 106 – Кэтлин Игл

«Но будут иметь, — подумала она. — Будут иметь, храни нас Бог».

— Я свою игру сыграю по правилам, — заверил он, — какими бы они ни были, эти правила. В этой игре ты держишь банк. Только не лги мне, ладно? Не играй со мной в сочувствие. Мне этого не нужно.

Она затаила дыхание, и красные флажки снова затрепетали на ветру.

— А тебе? — спросил он, и голос его прозвучал особенно нежно. — Ты хочешь, чтобы я испытывал к тебе жалость из-за того, что у тебя была проблема с картами?

— Нет, не хочу. Только не надо говорить «была». У меня есть эта проблема.

— Чепуха, ты с ней справилась, — сказал он. — Просто уложила ее на обе лопатки.

Она с трудом сглотнула.

— А что ты испытываешь ко мне? — тихо спросила она. — Что ты чувствуешь?

— С ума схожу. Но это приятное сумасшествие. — Кончиками пальцев он нежно гладил ее щеки, шею, плечи. — Как говорится, безумен я, в хорошем смысле слова.

— Ты на безумного не похож, — прошептала Хелен. Она прищурила глаза и забросила голову назад, получая явное удовольствие от его ласки.

— Ты меня спросила, что я чувствую. — Его рука скользнула по ее груди. — Ты опасная женщина. Ты меня заводишь. Ты можешь заставить меня делать все, что угодно, можешь довести меня до белого каления. А потом, когда я уже схожу с ума, можешь уйти и оставить меня в дураках. — Его пальцы скользили по полной груди, ласкали сверху, снизу, между… — Не очень-то приличный вид при моем-то росте. Ненавижу быть в дураках.

Она не стала говорить, что все было наоборот, и это он ее оставил. Это был плохой аргумент. Он не сбежал, не отдалился постепенно; он просто ушел. Пошел вперед — в свою сторону, а она — в свою. А он все ласкал ее грудь, его пальцы медленно скользили вокруг ее соска, нежно сжимали, мяли, ласкали, скользили вокруг, еще и еще. Это сводило с ума, чем ближе к соску, тем сильнее, безумнее. Хотелось, что бы это длилось вечно.

Аргументов у нее не было. И не могло быть. Что ты испытываешь ко мне? Она не решалась ответить на этот вопрос. Каждая минута с этим человеком таила в себе опасность, была минутой, украденной у спокойной, защищенной жизни с сыном. Каждое мгновение было одновременно и бесценным сокровищем и ложью, мучившей ее, и она бесстыдно крала столько, сколько могла ухватить. Вопросы, вроде, — любишь ли ты меня можешь ли ты простить меня? — таили в себе опасность, а это было только начало. Рассказать — не рассказать, рассказать — не рассказать… Что меньшее из зол?

Как он поступит?

Как он поступит, если узнает про Сиднея? Разве могла она сказать ему? Могу ли я доверить тебе нечто более драгоценное, чем твоя и моя жизни, чем наши жалкие эго? Подари мне эту ночь, Сидни, а завтра я буду только твоя.

— Я тоже схожу с ума, — сказала она, — и, по-моему, это страшно.

— Кататься на американских горках тоже страшно.

— Это мой любимый аттракцион. Даже лучше, чем карусель.

— Ага. Сядешь на переднее сидение, взлетишь на вершину, и — и - и — касаешься неба.

Ее сосок под его пальцами стал твердым, они безумно улыбались звездам. Хватит думать, надо чувствовать.

— Залезай ко мне на плечи, дорогая, всякий раз, когда захочешь коснуться неба.

Ночное небо потихоньку начало сереть, они покинули свое убежище и, как два веселых подростка, взявшись за руки, зашагали вниз по холму. Мокрая от росы трава гладила Хелен по ногам. Уже возле машины Риза напугала летучая мышь. Он хотел было рассердиться, но Хелен только поблагодарила это создание за то, что избавила их от комарья. — Невероятно, но меня ни один не укусил! — воскликнула она, когда они усаживались в машину. Риз извинился за это недоразумение и спросил, куда бы она предпочла получить укус.