Книга Безумный март в Питере, страница 150 – Ольга Скляренко, Евгения Букреева

– Виноградова? Проходите! – из кабинета высунулась кудрявая медсестра в огромных очках.

Я встала, Пашка немедленно вскочил и, не выпуская моей руки, повел меня к двери.

– Вы-то куда? Здесь подождите! – бросила медсестра, с удивлением посмотрев на Павла.

– Я с ней, – Пашка упрямо не желал меня отпускать.

– Куда вы с ней? Совсем уже с ума посходили? Там рентген-кабинет! Ничего с ней не случится.

– Я просто постою рядом, – не желал сдаваться Пашка.

– Вы просто посидите здесь. Выйдет к вам ваша жена через пять минут, не съедим мы ее. Давайте, Виноградова, заходите.

Медсестра посмотрела на меня, как мне показалось, с некоторой завистью. И мне стало приятно. Несмотря на явный перебор с опекой, это было действительно приятно, когда ни о чем не надо думать, когда рядом все время присутствует близкий и надежный человек, решает все проблемы, подсказывает, что делать. Сама я была ни на что такое не способна. Даже думать получалось с трудом. Точнее, мысли были, но по большей части, идиотские, сиюминутные. Например, пока мы сидели перед кабинетом, я размышляла о том, кому в голову пришло постелить линолеум такого неприятного оттенка, к тому же совершенно не сочетающимся с цветом, в который были покрашены стены. Где-то, в глубине сознания мельтешились и неприятно раздражали невнятные мысли. Даже, скорее, не мысли, а образы… Нога в коричневом ботинке… Профиль Веры на носилках… И запах, резкий запах гари, которым, кажется, пропахла вся моя одежда. Но я все это отгоняла, как назойливых мух, предпочитая думать об этом чертовом линолеуме и цветовой гамме, в которой был выдержан больничный коридор. Так было как-то проще.

В рентген-кабинете, оставшись без Пашки, я сначала растерялась, но тут же сориентировалась, следуя четким указаниям медсестры и врача, голос которого доносился из смежной комнаты. «Разденьтесь, прилягте, сделайте вдох» … Как же хорошо, когда не надо заботиться о том, какие действия нужно совершать. Просто покладисто слушаться.

Когда я вышла, Пашка уже торчал на пороге, подхватил меня под руку, усадил на банкетку, постоянно, как мантру, повторяя вопрос, все ли со мной хорошо. Этот вопрос он за последние полчаса задал мне, кажется, раз сто. Я даже перестала на него отвечать. Только что-то мычала в ответ.

– Вот и все, уже все позади. Сейчас нам скажут, что с тобой все в порядке, и мы поедем домой, – бормотал Пашка, поглаживая мое плечо. – Чуть-чуть осталось.

Я кивнула, сконцентрировав взгляд на двух мужчинах, которые в конце коридора общались с какой-то женщиной в белом халате. Кажется, с той медсестрой, на которую недавно наорал Пашка. Впрочем, за эти полчаса Пашка, кажется, умудрился наорать на весь персонал. Потом эти двое посмотрели в нашу сторону и двинулись по коридору. К нам.

Пока они приближались, я от нечего делать их разглядывала, это было ничуть не менее интересно, чем пялиться на линолеум. Один, уже в возрасте, полноватый, в мешковатом костюме, явно был главным. Рядом шел помоложе, в джинсах и черной водолазке. Или бадлоне. Кажется, питерцы так называют этот предмет одежды. Интересно, почему именно так? Странное слово. Откуда они взяли этот бадлон?

– Это вас сюда привезли после взрыва? – обратился к нам старший, подойдя почти вплотную.

– А вы кто? – вскинулся Пашка и даже сделал какое-то движение, заслоняя меня от них.