Книга Башня. Новый Ковчег, страница 120 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

— Алексей Игнатьевич, ты мою позицию знаешь. Мне это не нравится.

— А мне? — Ледовской звонко хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. — Думаешь, мне нравится? Но либо мы, либо нас. Третьего не дано.

Павел отметил это «мы», вырвавшееся из уст Ледовского. Вплоть до сегодняшнего дня никакого «мы» не было. Что-то изменилось?

— На, смотри.

Ледовской достал из нагрудного кармана маленький планшет, такие были только у военных — более компактные и плоские, чем обычные, более удобные, они легко умещались и в руке, и в кармане, а ещё более быстрые и надёжные. Алексей Игнатьевич провёл пальцем по экрану, снимая блокировку, нашёл, что нужно, и протянул планшет Павлу.

— Внимательно смотри.

Павел быстро пролистал. Он почти ни на чём не останавливался, разве что в паре мест его палец чуть-чуть задержался на странице.

— Вижу — не удивлён, — резюмировал Ледовской.

— Не удивлён, — Павел вернул ему планшет.

Не только у генералов есть своя разведка, у Павла она тоже была. И с недавних пор он знал, кто стоит за возможным переворотом в Совете. То, что ещё месяц назад казалось Павлу крысиной возней, попыткой кого-то и что-то подмять под себя, перетянуть край одеяла, забрать побольше власти, сегодня обнажилось, вылезло наружу, показав свою уродливую харю.

— А раз не удивлён, тогда чего тянешь?

И действительно чего он тянул? Почему? Не потому ли, что человек, который встал по другую сторону баррикад, был его другом? Хотя почему был? Он и сейчас его друг.

— На следующем заседании Совета это прозвучит открыто. У них, — Ледовской голосом выделил «у них». — Всё готово. Формально Совет не распустят, но над Советом будет стоять один человек. Литвинов.

Генерал произнёс Борькину фамилию резко, отчётливо, хлёстко. И эта, в первый раз открыто прозвучавшая фамилия, здесь, у него в кабинете, заставила Павла побледнеть.

— И как же он тогда будет называться. Президентом? Секретарем? Как там назывались правители в допотопные времена? Царём?

— Да хоть Богом. Главное, чтоб фамилия была другая. Не Литвинов, а Савельев.

За последние недели Ледовской раз за разом возвращался к этому разговору. Но идея единоличного правления не нравилась Павлу, и не потому, что он чувствовал, что не готов взвалить на себя всё — он был готов — а потому, что ему казалось это шагом назад. И несмотря на разброд и шатания, которые наблюдались в Совете, он считал, что лучше уж так, чем очередная монархия. И при этом он понимал, что как минимум два человека с ним не согласны. Ледовской — старику претили эти дурацкие, как он сам говорил, игры в демократию, ну и, собственно, Борис, который раз за разом так или иначе поднимал в разговорах с ним эту тему, пытаясь склонить на свою сторону. До недавнего времени Павлу казалось, что ни один из них не перейдёт черту: Ледовской предпочитал роль серого кардинала, а Борис… Борису Павел просто верил. Как другу. Как верил тому же Руфимову, но в том-то и дело, Борька — не Руфимов. И никогда им не был.

— Пока расклад такой, — Ледовской заглянул в свой планшет. Больше для видимости, потому что (Павел не сомневался) знал всё, что там написано, наизусть. — Их пятёрка против нашей. И два флюгера.

«Пятёрками» Алексей Игнатьевич называл членов Совета, которые равномерно распределились, примкнув к тому или иному лагерю, а «флюгеры» были тёмными лошадками. Один из них был Величко, второй после Ледовского из мастодонтов, оставшихся со времен ещё того Совета, куда четырнадцать лет назад вошёл Павел, молодой и полный амбиций. Величко Павла на дух не выносил, но при этом, как ни странно, их голоса практически по любым вопросам всегда совпадали. Вальяжный и заносчивый Величко душой, также как и Павел, болел за Башню. Ну а вторым «флюгером» был Полынин, ответственный за энергокомплекс.