Книга Башня. Новый Ковчег 4, страница 119 – Евгения Букреева, Ольга Скляренко

На той стороне провода повисло молчание, и Павел опять ощутил, как кружится голова и земля уходит из-под ног.

— Хорошо, — выдохнул наконец Ставицкий. — Хорошо. Девять часов утра меня вполне устроит. Но помните, Ника — действительно моя гарантия, тут вы правы. У вас есть две недели. Блокаду я не сниму. Запускайте АЭС, дальше посмотрим…

Связь прервалась. Борис расслабился, откинулся на спинку стула, потянулся, как после хорошо выполненной работы.

— Ну что, Паш, скажу я тебе. Твой кузен — псих, конечно. Что он там нёс про чистоту крови и испорченные гены? Это ж надо такое… Но, к счастью, остатки разума и здравого смысла у него ещё остались, и кое-что нам всё же удалось у него выторговать. И не дёргайся, не тронет он Нику, это не в его интересах.

— Спасибо, Борь, — у Павла не осталось сил, чтобы сказать что-то ещё. В ушах звенел голос дочери «Не слушай их! Делай всё, что ты должен! Слышишь, папа? За меня не волнуйся!».

Борис словно прочитал его мысли.

— А молодец, девочка. Хорошую дочь, Пашка, ты вырастил. Вся в тебя пошла, в дурака героя. Тоже вот на подвиг рвётся! Ей бы от страха трястись, да тебя на помощь звать, а она… Твой характер, савельевский.

— Не напоминай, — Павел тряхнул головой. — Чёрт, Борь, если я доберусь до этого сукиного сына, я его лично, своими руками…

— Непременно доберёмся, даже не сомневайся. И непременно своими руками его придушишь, а я тебе помогу. А пока, Паш, давай, дуй к своим агрегатам и запусти нам эту АЭС, а то и правда, неровен час, что-то пойдёт не так. А вообще, Паш, — Борис поднялся. — Не пообедать ли нам? Я, к примеру, чертовски голоден. Пойдём в столовую, а? А потом побежишь геройствовать, мир спасать, руководить своими инженерами, ну и с сестрёнкой своей новой разбираться. Или ты уже забыл про неё? Сестра у тебя, кстати, Пашка, что надо. Огонь девка! Я теперь, правда, не знаю, как мне-то быть. Я-то признаться, приударить за ней хотел, а теперь что? Мне у тебя разрешения спрашивать надо, как у старшего брата?

Павел недоумённо взглянул на Бориса, заметил в глазах пляшущих и кривляющихся чёртиков и сам не смог сдержать улыбки.

— Пошёл ты, Боря, знаешь куда?

— Куда?

— В столовую. Чёрт с тобой, пошли действительно поедим, потом неизвестно, будет ли у меня ещё время.

— Так как насчёт сестрички? Даёшь свое братское благословение?

— Как бы не так, пусти козла в огород. Знаю я тебя, казанова недоделанный.

— Я, может, исправился.

— Давно ли?

— А после казни. Сидел вот там, в больнице, думал. Всё осознал. Посмотрел на вас с Анькой, завидно стало. Я, может, тоже хочу, большой и чистой…

— Да ну тебя, Борь, — от этих идиотских шуточек, Павел чувствовал, как напряжение спадает, отползает куда-то вглубь. — Ты серьёзным хоть сейчас можешь побыть?

— А зачем, Паша? Умирать, так с музыкой! Ну, ладно-ладно, не заводись…

— Врежу я тебе, Боря, дождёшься.

Павел поднялся, с удивлением ощущая поднимающийся изнутри детский задор. Борька с его дурацкими подколками, хоть и нёс какую-то ахинею, всё же помог ему, помог как никто другой. В конце концов, Ника жива, и у них есть время. А там… там будет видно.

Отец сидел напротив и неторопливо — отец всегда всё делал степенно и неторопливо — ел. Аккуратно придерживал ножом лежащую на тарелке рыбу, вилкой отделял от неё небольшие кусочки и отправлял в рот. Эти простые и знакомые движения, которые Стёпка видел, наверно, тысячу раз за свою жизнь, сегодня раздражали, и Стёпка не просто понимал почему — он боялся этого понимания, пришедшего как-то вдруг и изменившего их всех: его самого, маму и, что хуже всего, отца, человека, который занимал в Стёпкиной жизни едва ли не самое главное место.